Таммуз — события (100-125 из 707)
В кафтанах василькового цвета с красными обшлагами новоявленные стражи порядка, выстроившись в шеренгу, громко и внятно произносят слова полицейской присяги: «верным, добрым и послушным рабом» быть царю и «в том живота своего в потребном случае не щадить». А затем каждый поочередно почтительно подходит к обер-полицмейстеру Антону Мануиловичу Дивьеру. Еврейская наружность сего главного полицейского чина бьет в глаза: кажется, не державный двуглавый орел ему под стать, а скорее звезда Давида... Дивьер происходил из марранов, бежавших от португальской инквизиции в Голландию. Имя его отца, Эмануэля Дивьера, упоминается в списках еврейской общины Амстердама. Известно, что вскоре после переезда в страну тюльпанов, доведенный до нищеты, он ушел в мир иной, оставив родившегося в 1682 году сына круглым сиротой и без всяких средств к существованию. В поисках хлеба насущного Дивьер-младший сосредоточился на, казалось бы, столь несвойственном еврейскому мальчугану морском деле и в пятнадцать лет стал если не капитаном, то, по крайней мере, подающим надежды юнгой. Писатель А.И. Соколов очень точно назвал Антона: «юркий Дивьер». И действительно, сызмальства нашего героя отличали ловкость и расторопность, что производило на окружающих самое выгодное впечатление. Он лихо лазил по канатам и правил парусами, без устали плавал — словом, отменно нес матросскую вахту. А дальше ему улыбнулась сама Фортуна: он очутился в нужное время в нужном месте. Случилось это в 1697 году, когда в Голландию прибыло Великое посольство из Московии, в коем под именем Петра Михайлова выступал сам государь. Амстердамские власти, зная о пристрастии царя к нептуновым потехам, устроили тогда маневры, в ходе которых разыгралась нешуточная морская баталия. Десятки парусных кораблей выстроились в две линии в заливе Эй. Петр, как истый морской волк, в разгар военной забавы перебрался cо своей яхты на один из кораблей и принял командование им. Здесь-то его внимание и привлек ладно сбитый, мускулистый, исполнительный юнга. Разговорившись с ним, монарх тут же предложил ему перейти на русскую службу. Остается загадкой, почему Петр, приложивший столько усилий к строительству флота, не использовал Дивьера по его прямому назначению в качестве моряка или корабела. Видимо, проницательный венценосец угадал в зеленом салажонке его более высокое предначертание, а потому сразу же определил Антона в придворные пажи. Израильский писатель Д. Маркиш приписывает Дивьеру такие думы: «Нет никакой разницы в том, как добывать деньги: пиратствовать ли в южных морях, следить ли за опальными русскими недорослями. Одно было ясно совершенно: чем ближе к царю, тем больше денег... А эти, русские, чужие, как все здесь чужое». Мы же полагаем, что такие корыстолюбивые мотивы свойственны исключительно солдатам удачи, стремившимся подороже продать свою шпагу. Дивьер же не ощущал себя чужим в стране, ставшей для него новой родиной. Вручив себя и свою жизнь царю Петру и России, он пожелал всемерно укорениться в стране и стал не «прохожим» человеком, этаким перекати-поле (как почему-то принято называть иудеев диаспоры), а одним из рачительных хозяев и патриотов державы. Природный ум, веселый характер, рвение в делах быстро выдвинули новоиспеченного пажа в денщики царя — должность весьма ответственную, отмеченную особым доверием самодержца и часто служившую трамплином для карьерного роста (достаточно сказать, что «полудержавный властелин» светлейший князь А.Д. Меншиков тоже начинал с царевых денщиков). «Смышлен, вкрадчив, бескорыстен, неутомим» — говорили современники о Дивьере. Монарха и пленили его неподкупность и бескорыстие, столь редкие в России той поры. И вот уже Дивьер — генерал-адъютант, он, один из немногих, получил право без доклада входить в токарню царя. Как чувствовал себя при русском дворе этнический еврей? Современники свидетельствуют, что поначалу высшее общество относилось к нему холодно и настороженно; и якобы, дабы упрочить свое положение, Дивьер решает выгодно жениться. «Обратить свои искательства в среду родовитых боярских семей, — пишет историк С.Н. Шубинский, — он не смел, зная, что его еврейское происхождение явится здесь непреодолимой препоной; оставалось пробовать счастия у новой аристократии». Выбор 28-летнего Антона пал на сестру А.Д. Меншикова Анну Даниловну. Сколько чернил и бумаги было израсходовано, чтобы доказать, что Дивьер женился исключительно по расчету! Говорили, что его суженая — чуть ли не старая дева (хотя ей было всего 22 года!) На самом же деле, была она личностью яркой и весьма эмансипированной: залихватски ездила верхом, к ужасу ревнителей старины, была (в отличие от брата) грамотной и говорила на нескольких языках. Вознесенный из грязи на вершины российского Олимпа, спесивый Меншиков ответил Дивьеру резким отказом. Тогда Антон решает соблазнить Анну и испросить у брата разрешение на брак, дабы покрыть грех. Реакция светлейшего была, однако, прямо противоположной ожидаемому: он пришел в такое неистовство, что не только сам нещадно отлупцевал соблазнителя, но и (чтобы мало не показалось) кликнул челядь, которая и довершила мордобитие. Какой уж тут расчет?! Зная мстительность временщика, Антон не мог не понимать, что наживает в его лице могущественного врага. Нет, не корысть одушевляла действия Дивьера, а сердечная склонность и любовь к Анне Даниловне. (Забегая вперед, скажем, что они были счастливы в браке; плодом их любви были четверо детей — три сына и одна дочь.) Только вмешательство царя вынудило светлейшего согласиться на этот «неравный» брак. Кстати, во вражде Меншикова к Дивьеру не исключена и антисемитская подоплека. Юдофобство при дворе достигнет своей кульминации в 1722 году, когда в Сенате схлестнутся интересы того же Меншикова и барона, еврея П.П. Шафирова, свидетелем чего станет и Дивьер. И хотя Шафирову не составило труда оправдаться в этом пункте (он сослался на знакомство государя с его отцом, а также на получение последним дворянства еще при царе Федоре Алексеевиче), попреки барона в «жидовской породе» весьма симптоматичны. Петр, однако, оценивал подданных не по национальной принадлежности, а по годности для Отечества, и потому в 1718 году назначил Дивьера на весьма ответветственный, только что образовавшийся пост — петербургского обер-полицмейстера. Надо сказать, что Петербург (ставший фактической столицей с 1710 года) являл тогда собой обширное болотное пространство с разбросанными зданиями, грязнейшими улицами, с самым беспокойным населением (значительная часть которого была переселена туда насильно). На улицах города хозяйничали волки. Пьянство, разврат, воровство, насилие и грабежи были обычным явлением. И именно Антон Мануилович с его расторопностью и распорядительностью должен был, по мысли царя, возглавить работу по улучшению быта населения новой столицы, развитию в ней промышленности и торговли, устройству «благообразия и благочиния» и т.д. «Господа Сенат! — писал Петр 27 мая 1718 года. — Определили мы для лучших порядков в сем городе генерал-полицмейстера, которым назначили генерал-адъютанта Дивьера; и дали пункты, как ему врученное дело управлять». Далее следовали пункты, где описывались обязанности подначальной Дивьеру полиции. Каждый день обер-полицмейстер объезжал город и лично наблюдал за порядком и соблюдением правил общежития. Современники свидетельствовали, что своей строгостью Дивьер вызывал у петербургских обывателей такой страх, что те дрожали при одном упоминании его имени. Зато и результаты его трудов были впечатляющи. При нем был сформирован первый в России полицейский штат из 190 человек; устроена пожарная часть; поставлены в разных местах 600 фонарей на конопляном масле; замощены камнем главные улицы; организована команда фурманщиков для своза нечистот; учрежден надзор за продажей съестных припасов; установлена регистрация населения; сооружены шлагбаумы на конце каждой улицы и т.д. Строгие меры воздействия применялись против нищих попрошаек (их били батогами и высылали из города). За несоблюдение правил паспортного порядка, азартную игру, пьянство, неосторожную езду, пение песен на улицах полагались солидные штрафы, а при повторном нарушении — ссылка в Сибирь или даже смертная казнь. Рвение обер-полицмейстера было замечено государем, который 6 января 1725 года произвел его в генерал-майоры. А 28 января того же года Петр Великий почил в бозе, и самодержавной императрицей была провозглашена его жена, Екатерина Алексеевна. Несмотря на безграничное влияние Меншикова на императрицу, Дивьер был какое-то время защищен от его происков личным расположением государыни. Обер-полицмейстер был удостоен высокой награды — ордена Св. Александра Невского, в 1726 году — пожалован чином генерал-лейтенанта и возведен в графское достоинство. Супруга же сего графа, Анна Даниловна, была причислена к свите императрицы как ее гоф-фрейлина. Но Меншиков все интриговал: чтобы сохранить за собой неограниченную власть, он удумал возвести на престол внука Петра I, двенадцатилетнего Петра Алексеевича, и обручить его со своей дочерью Марией. При этом сам светлейший до достижения отроком совершеннолетия становился регентом империи. Политическая наглость Меншикова стояла костью в горле у многих видных царедворцев, кои всеми средствами старались противодействовать властолюбивым замыслам бывшего пирожника. Против временщика составилась целая партия, и Дивьер стал одним из самых деятельных ее членов. Развязка наступила ранее, чем ее ожидали. У императрицы открылась горячка. Меншиков, находившийся при больной неотлучно, подсунул ей духовное завещание, по которому трон переходил к малолетнему Петру. Дни врагов светлейшего были сочтены, и для сокрушительного удара по супротивникам он ждал лишь удобного случая. Случай представился скоро. Поводом к расправе стал невоздержанный язык Дивьера, развязавшийся из-за сильного подпития. Вот как рассказывается об этом в документе, составленном, по-видимому, Меншиковым, и подписанном рукой монархини: «Во время нашей, по воле Б-жьей, прежестокой болезни параксизмуса, когда все добродетельные наши подданные были в превеликой печали, Антон Дивьер, в то время будучи в доме нашем, не только не был в печали, но веселился и плачущую Софью Карлусовну (племянницу императрицы. — Л.Б.) вертел вместо танцев и говорил ей: «Не надо плакать»... Анна Петровна (дочь Петра I. — Л.Б.) в той же палате плакала: Дивьер в злой своей предерзости говорил: «О чем печалишься? Выпей рюмку вина!» и т.п. Разумеется, пьяный кураж Дивьера был для Меншикова лишь поводом для того, чтобы поквитаться с птицами поважнее. И о сем говорилось в новом указе от имени Екатерины: «Я и сама его, Дивьера, присмотрела в противных поступках и знаю многих, которые с ним сообщники были; того ради объявить Дивьеру, чтобы он объявил всех сообщников». В тот же час Антон Мануилович был схвачен, вздернут на дыбу и после двадцати пяти ударов повинился во всем, назвав и всех своих подельников. Буквально за несколько часов до кончины императрица по подсказке Меншикова подписала указ о ссылке Дивьера в Сибирь. Светлейший распорядился приписать к указу слова: «Дивьеру при ссылке учинить наказание, бить кнутом». Не пощадил временщик и собственную сестру Анну, велев ей вместе с малолетними детьми безвыездно жить в дальней деревне. Дивьера упекли в холодную Якутию, в Жиганское зимовье, что на пустынном берегу Лены, в 9000 верстах от Петербурга. В этой забытой Б-гом глухомани ссыльный часто нуждался в самом необходимом, питаясь одним хлебом и рыбой. Вести доходили к заключенному спустя не месяцы — годы. Вот уже упала звезда «прегордого Голиафа» Меншикова, который в 1729 году испустил дух в ссылке, в таежном Березове; преставился и юный император Петр II; и вступившая на престол Анна Иоанновна не спешила облегчить участь опального графа. Лишь на закате царствования она смилостивилась и издала указ о назначении Антона Мануиловича командиром Охотского порта. Административный талант несломленного обер-полицмейстера вновь оказался востребованным: он быстро достроил порт; закончил снаряжение знаменитой экспедиции Витуса Беринга; основал мореходную школу. Парадоксально, но это так: Антона Мануиловича вернула из ссылки и обласкала императрица Елизавета Петровна, к иудеям вовсе не расположенная. Высочайшим указом 14 февраля 1743 года ему были возвращены все чины, ордена и регалии. Елизавета пожаловала ему также 1800 душ крестьян и деревню Зигорица в Ревгунском погосте (180 дворов). Он был также произведен в генерал-аншефы. Дщерь Петрова, идя по стопам отца, вновь назначает Дивьера обер-полицмейстером Петербурга. И Антон Мануилович вновь отдался своему любимому делу, однако ужаса на петербургских обывателей дряхлый генерал уже не наводил. Антону Мануиловичу не пришлось долго хозяйничать в Северной Пальмире. Многолетние страдания и лишения надломили его здоровье; он часто хворал и умер 24 июня 1745 года, прослужив наново в полиции не более полугода. Так закончил свои труды и дни этот ревностный сподвижник Петра Великого. Тело его погребено на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры. Сегодня его могила считается безвозвратно утерянной. Но в истории, по счастью, он не затерялся, напоминая всем антисемитам-почвенникам о таком неприятном для них факте: первым российским ментом был этнический еврей. http://www.alefmagazine.com/pub1534.html
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Дом Рахиль стал местом встреч известнейших немецких интеллектуалов – здесь бывали Шлегель и Шеллинг, Александр и Вильгельм фон Гумбольдты, Барон Брукман и Ламотт-Фуке. В числе посетителей салона также были знаменитые писатели-романтики – Тик, Брентано, Шамиссо, известные аристократы – например, прусский принц Фердинанд – и многие другие. Рахиль состояла в переписке с Гете, которого боготворила, и дружила с Генрихом Гейне. Была она очень дружна и с дочерями Мозеса Мендельсона, «отца» еврейского Просвещения, а также с Генриеттой Хертц, с которой впоследствии вращалась в одном интеллектуальном кругу.
Биография Рахили и ее эпистолярное наследие – 1600 писем и документов – представляют собой неисчерпаемый материал для исследователей. Ее жизнь, с одной стороны, свидетельствует о беспрецедентных возможностях, ненадолго открывшихся для еврейских женщин в конце XVIII века. Но была и другая сторона ее жизни, трагичная. Несмотря на все свои способности и амбиции, Рахиль до самого конца своей жизни оставалась непонятой и чужой в немецкой культуре. Осталась она и маргинальной фигурой для еврейской истории. Детство Рахель было безрадостным – отец, богатый ювелир, был деспотичным человеком с несгибаемой волей. Рахиль была старшей дочерью в семье, в которой было еще четверо детей: Маркус Роберт Торнов (Мордехай Левин), будущий банкир, Людвиг Роберт (Липман Левин), будущий писатель, Роза Ассер и Морис Роберт Торнов (Меир Левин), будущие коммерсанты. В ее семье соблюдались все еврейские традиции, а вот знакомства с немецкой культурой практически не было. Долгие годы Рахиль владела только идишем и ивритом. Но вскоре она легко исправила это – сама выучила немецкий язык, да так, что начала писать на нем прозу. О том, какими недюжинными способностями обладала Рахиль, говорит тот факт, что женщина, которая до своей поздней юности вообще не знала немецкого, стала центром немецкой интеллектуальной жизни.
С самой ранней молодости Рахиль относилась к своему еврейству, как к тяжелому бремени, которое ее тяготило и казалось наказанием. Классовые различия в самом еврейском обществе тогда были настолько сильны, что одним из самых ранних впечатлений Рахили от еврейства была ее поездка к дальним родственникам в Бреслау. Рахиль писала, что принимали ее, как «великого Султана при входе в гарем»: «воспоминания об этом до сих пор вызывают горячий стыд».
Она неоднократно пыталась вырваться из своей среды с помощью брака. В 1795 году она объявила о помолвке с графом Карлом фон Финкенштейном. Однако помолвка была разорвана, и все последующие попытки выйти замуж долго ни к чему не приводили. Дело осложнялось тем, что сама Рахиль считала себя крайне непривлекательной. И это было абсолютной неправдой. Она была прехорошенькой – матовая кожа, большие черные глаза, вьющиеся волосы. Но главное, что ценили в ней окружающие, – это, конечно, ее живой ум, образованность и умение слышать. Многие ее современники отмечали, что разговаривать с ней было сплошным удовольствием: она слушала, где-то соглашалась, где-то деликатно отстаивала свою точку зрения и спорила. В общем, Рахиль прекрасно усвоила библейскую мудрость: «Изо всех сил своих учитесь понимать».
К счастью, в своем уме Рахиль сомневалась куда как меньше, чем в социальном положении и внешности. Вот почему, потерпев несколько неудач в попытках выйти замуж, она организовала в мансарде родительского дома литературный салон. Берлин на тот момент был провинциальным городом, в котором даже не было собственного университета, поэтому салоны и кружки играли очень важную роль в интеллектуальной жизни. Салоны были чем-то сродни университетам. И вскоре «лучшим университетом» был признан салон Рахиль. Он был построен на идее равенства, в него были одинаково вхожи и евреи, и неевреи, и протестанты, и католики, и аристократы, и люди более низкого социального происхождения. Все это имело второстепенное значение – пропуском в салон были талант и интеллектуальные способности.
Рахиль пыталась создать «полунейтральные» сообщества, где этническая принадлежность не имела бы значения. Поскольку евреи в Европе не были приняты в высшем свете и обществе, подобные попытки интеграции идеологами еврейского Просвещения расценивались весьма положительно. Например, Мозес Мендельсон называл такие собрания собраниями «немецких сократов». Однако ни Просвещение, ни эмансипация так и не дали иудаизму равенства с католицизмом или лютеранством. Скорее наоборот – по словам историка современного антисемитизма Рабби Артура Хертцеберга, именно эпоха Просвещения положила начало расцвету европейского антисемитизма. В качестве примера Хертцеберг приводит Вольтера, который, хотя и призывал к терпимости в отношении евреев, тем не менее выступал против их «невежества и предрассудков»: «Все же мы находим в евреях только невежественных варваров, которых изначально объединяет их отвратительная жадность, предрассудки и непримиримая ненависть к тем людям, которые так радеют об их благе и терпят их».
Как ни печально, но в своем салоне Рахиль делала все, чтобы уйти от еврейской темы. И тем самым, конечно, предоставляла благодатную почву для развития и укрепления еврейского комплекса неполноценности. Например, завсегдатаи салона никогда не обсуждали еврейских мудрецов и философов – имена Маймонида или Иегуды Леви не могли быть упомянуты в контексте бесед о Лессинге, Канте или Гете. И это при том, что Рахиль выросла в традиционном доме – она не могла не знать великих имен, которые евреи дали мировой философии и культуре задолго до появления Канта или Гете. Встреча двух культур, начавшаяся с благородных принципов Просвещения в конце XVIII века, так и не привела к конструктивному диалогу еврейского мира с немецким.
И даже несмотря на полное отречение от еврейской темы для большинства людей, в том числе для многих гостей ее салона, Рахиль оставалась в первую очередь еврейкой – человеком, явно или скрыто всеми презираемым. Несмотря на огромный успех салона, Рахиль так до конца и не смогла избавиться от презрительного отношения к себе. Ей пришлось пережить многочисленные предательства – например, после 1806 года ее бывшие поклонники, писатели-романтики Арним и Брентано, основали свои собственные салоны, куда ни для Рахили, ни для других евреев входа не было.
На тот же 1806 год пришлась и смерть отца Рахили. После этого трагичного для всей семьи события Рахиль покинула Пруссию и жила в Париже, Франкфурте-на-Майне, Гамбурге, Праге, Дрездене. Это время было очень тяжелым для Германии, вовлеченной в наполеоновские войны – по всей стране организовывались секретные общества, целью которых было свержение тирании Наполеона, в одном из таких обществ Рахиль принимала активное участие. В 1814 году, после нескольких лет скитаний и лишений, Рахиль вышла замуж за Карла Августа Фарнхагена фон Энсе, человека на 14 лет моложе ее. Для этого она перешла в протестантство и приняла новое имя – Фредерика Антония. Церемония крещения произошла в доме ее брата, который впоследствии также крестился. Замужество не дало ей собственного статуса, но явилось социальным минимумом – ее терпели как жену Фарнхагена.
Замужество дало вторую жизнь ее блистательному салону. Теперь салон располагался не на мансарде, а в одном из богатейших домов Берлина. По словам современников, здесь «говорилось обо всем, что волновало умы в области искусства и литературы». Сюда же впервые пришел молодой Генрих Гейне. Впоследствии он будет говорить, что никто не понимал его так глубоко, как Рахиль, и посвятит ей книгу «Возвращение домой». Ассимиляция Рахили и переход в христианство часто воспринимаются как предательство ее родной веры и среды. Но на самом деле Рахиль всегда выказывала живой интерес и участие в жизни своих соплеменников, пытаясь и делом, и словом улучшить их положение. Даже в завещании Рахиль прописала отправить крупную сумму на нужды еврейской общины Берлина. Последние ее слова: «Я, беглянка из Египта и Палестины, нашла надежду и любовь в своем народе» – принято считать свидетельством о возвращении в лоно еврейского народа, полным искуплением ее «предательства».
В конце 20-х годов XX века фигура Рахили привлекла внимание всемирно известного философа еврейского происхождения, Ханны Арендт, которая даже посвятила ей книгу – «Рахиль Фарнхаген – жизнь еврейки». Арендт считала Рахиль очень значимой исторической фигурой и даже в какой-то степени идентифицировала себя с ней: «Рахиль является моим самым близким другом, несмотря на то, что она умерла более чем за сто лет до моего рождения». Можно сказать без преувеличения, что впервые эволюция немецко-еврейской истории, приведшей к Катастрофе мирового еврейства, начала изучаться Арендт именно на примере жизни Рахили Левин-Фарнхаген.
Книга «Рахиль Фарнхаген – жизнь еврейки» была начата в 1933-м и опубликована уже в США в 1958 году. Именно в этой книге Арендт ввела в обиход понятие «парии (то есть отверженного. – Прим. ред.), осознающего себя таковым». Парвеню – человек, прорвавшийся в аристократические круги отказывающийся от своего простецкого прошлого, воплощает для Арендт наиболее неприятные черты еврейства. По ее мнению, позиция парвеню опирается на сознательную утрату памяти. Тем самым «парвеню выпадает из истории, к которой он был приписан от рождения».
При этом важно понимать, что по мнению Арендт, Рахиль – пария-парвеню. То есть, с одной стороны, выскочка, изо всех сил пытающаяся перепрыгнуть через социальные барьеры и занять неподобающее ей по рождению место. Но с другой стороны – и пария, «отверженная», так как она трезво осознает тщетность этих попыток. Вот почему выводом Ханны Арендт о Рахили является тезис, что еврейства не избежать: несмотря на все попытки порвать с еврейством, Рахиль так и не смогла выйти за его пределы. И не ее вина, что ее литературный салон – эта миниатюрная утопия, основанная на идеале просвещенного человечества, в которой не существовало ни этнических, ни классовых, ни гендерных преград, была эфемерна и просуществовала так недолго. Со смертью Рахили период становления немецко-еврейского интеллектуала закончился источник
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
приняли православие. Сруль, ставший Александром, был дедушкой В. Ленина.Первым, оставившим след в истории, представителем еврейской ветви ленинской родни был некий Моше Бланк. Проживал он в городе Староконстантинове, что на Волынщине. У Моше Бланка имелось в пользовании питейное заведение – шинок. Ещё он владел участком земли в Новоград-Волынске. Характер у Моше был преотвратный. Причём с криминальным подтекстом. Его судили то за кражу сена, то за какие-то винно-водочные махинации, то за оскорбление общинного чина. И, наконец, за поджог. Конфликт между Бланком и еврейской общиной Староконстантинова зашел настолько далеко, что он был вынужден спешно бежать в Житомир. То ли в отместку, то ли руководствуясь какими-то идейными мотивами, Моше Бланк отправлял в высшие инстанции многочисленные письма, в которых излагал свои соображения относительно еврейского житья, бытья. И указывал на его коренное несоответствие законодательству Российской империи. Ещё он что-то рекомендовал. И советовал тоже что-то. У Моше Бланка и его жены Мирьям было три дочери; и два сына – Абель и Сруль. Абель родился в 1794 году. А Сруль не то в 1801, не то в 1804 году. Первая дата представляется более вероятной. Вопреки традиции Моше Бланк отдал детей учиться не в хедер, а в уездное училище. Что было по тем временам явлением из ряда вон выходящим. И обращало на себя внимание. 18 ноября 1816 года в семье Бланков произошло событие, чуть было не обернувшееся катастрофой. Моше зашел к недавно женившемуся сыну Абелю. Жена Абеля Малка потребовала от Моше денег, обещанных им перед свадьбой, но не выданных. Во время словесной перепалки, кто-то ударил Моше по голове. На крик Моше сбежались соседи, и некий Янкель Шиманович сказал, что он видел, как Абель подошел к отцу сзади и ударил его. Оскорбленный Моше обратился в полицию и попросил взять сына под стражу за неповиновение и причинение побоев. Потом он передумал и взял заявление обратно. Но делу был дан ход. Под присягой было опрошено 12 житомирских и столько же староконстантиновских евреев. Для того, надо полагать, чтобы иметь представление о личности участников тяжбы. Житомирские евреи о Моше Бланке и его семье отозвались ОДОБРИТЕЛЬНО. Староконстантиновские же утверждали, что -с самого начала знания их Мошки Бланка, оный Бланк был поведения самого худшего, по еврейскому закону подвергал себя неоднократно криминалу, а также был замечен в разных воровских делах и блудодействовании-. Моше Бланк и его сын Абель, чуть было, не загремели в Сибирь. Но потом их отдали на поруки -шести житомирским оседлым и ни в чём не подозрительным жителям- Сделано это была, как сказано в постановлении Житомирского магистрата, -в целях воздержания их впредь от худых поступков-. Моше Бланку пришлось заплатить в виде штрафа за необоснованное прошение, 50 рублей ассигнациями и дать подписку, что он впредь не будет затруднять начальство подобными жалобами. 10 июля 1820 года, Сруль и Абель, приняли православие. Восприемником Сруля (Александра после крещения) был действительный статский советник граф Александр Иванович Апраксин. Восприемником Абеля (после крещения Абель был переименован в Дмитрия) – сенатор, статский советник Дмитрий Осипович Баранов. В данном контексте отчество Мошевич никак не звучало. И братья Бланк стали Дмитриевичами. Судя по всему, в честь одного из восприемников сенатора Дмитрия Баранова. Интересная деталь, приняв в преклонном возрасте православие; раньше он это не мог сделать из-за противодействия жены Мирьям, Моше Бланк, стал Дмитрием. Хотел, судя по всему, соответствовать приобретенному сыновьями отчеству. В Центральном государственном историческом архиве Ленинграда хранилось дело под названием -О присоединении к нашей церкви Житомирского поветового училища студентов Дмитрия и Александра Бланковых из еврейского закона-. Дело содержало заявление братьев следующего содержания: – Поселясь ныне на жительство, в С.-Петербурге и имея всегдашнее обращение с христианами, Греко-российскую религию исповедующими, мы желаем ныне принять оную. А посему, Ваше преосвященство, покорнейше просим о посвящении нас священным крещением учинить Самсониевской церкви священнику Федору Борисову предписание... К сему прошению Абель Бланк руку приложил. К сему прошению Израиль Бланк руку приложил. Наряду с заявлениями о зачислении в академию в деле находились также аттестаты, полученные братьями в Житомирском поветовом училище, и свидетельство о крещении, выданное им священником церкви преподобного Самсония Федором Барсовым. Ещё там было обязательство братьев Бланк блюсти все требования, предписываемые православием. Не нарушать, так сказать догмы. Существуют, по крайней мере, две версии относительно мотивов этого, в общем-то, не типичного для еврейского населения тех лет поступка. Согласно одной из них, в Петербурге жил брат Моше Бланка Давид. Достаточно успешный и влиятельный купец. Дядя объяснил племянникам, что иудеев в медико-хирургическую академию не берут. И указал им на единственную возможность для поступления. Отказаться от иудаизма и перейти в православие. Он же нашел им крестных отцов. Графа Александра Апраксина члена влиятельной масонской ложи ТРИ ДОБРОДЕТЕЛИ. И сенатора Дмитрия Баранова. Сенатор Баранов был идейным антисемитом. Он в силу мер и возможностей способствовал крещению евреев. Не желавших же креститься, Баранов предлагал выселить в Таврийские степи. Так что возможность стать крестным отцом для двух продвинутых еврейских юношей, была воспринята сенатором Барановым не без удовольствия. По другой версии сенатор Баранов в апреле-мае 1820 года был с ревизией в Волынской губернии. И местное начальство представило ему Моше Бланка как образцово-показательного еврея. Как-никак воюет с ортодоксально настроенной еврейской общиной, обучает детей не в хедере, а в уездном училище. И, вообще, на все сто за царя-батюшку. И, когда речь зашла об обучении сыновей Абеля и Сруля в медико-хирургической академии, Баранов предложил крестить их. И пообещал взять на себя необходимые хлопоты. В этом же 1820 году Дмитрий Дмитриевич и Александр Дмитриевич Бланк были приняты в Петербургскую Медико-хирургическую академию волонтерами. В 1824 году братья Бланк успешно завершили курс обучения и приступили к врачебной деятельности. Судьба Дмитрия Бланка сложилась трагически. Штаб-лекарь Дмитрий Бланк погиб 26 июня 1831 года во время холерного бунта в Петербурге. Толпа обезумевших людей вломилась в помещение Центральной холерной больницы. И выбросила ставшего на их пути врача из окна третьего этажа. Александр Бланк успешно работал в провинции и в Петербурге. Его считали знающим врачом. Продвигали по службе и не обходили наградами. Александр Бланк имеет большие заслуги перед украинской культурой. Он спас от смерти молодого Тараса Шевченко. Весной 1837 года Тарас Шевченко, в ту пору ученик художника Ширяева, тяжело заболел. Его направили на лечение к Александру Бланку, и тот вылечил поэта. Судьба свела дедушку Ленина и великого украинского поэта ещё раз. В Нижнем Новгороде, где после отбытия ссылки Шевченко находился под надзором полиции. Поэт сошелся с актрисой Пекуновой, и та заразила его -неприличной болезнью-. Наверное, по старой памяти, Шевченко обратился к доктору Бланку, который практиковал там. И доктор Бланк избавил Тараса Григорьевича от неприятных последствий венерического, судя по всему, заболевания. В отставку Александр Бланк вышел в чине статского советника. Этот чин делал обладателя потомственным дворянином. Со всеми вытекающими отсюда привилегиями. Новоиспеченный дворянин переехал в Татарию и в 42 километрах от Казани приобрел по случаю деревню Кокушкино. К деревне прилегал большой земельный участок, около 500 гектар. Водяная мельница. Ещё там было 39 крепостных крестьянских душ. Александр Бланк женат был дважды. В 1829 году он женился на дочери купца Анне Гроссшопф. В жилах Анны текла немецкая и шведская кровь. В числе ее шведских родственников преобладали ремесленники и купцы. Среди немецких же, были высокопоставленные чиновники, деятели культуры и аристократы. Среди отдаленных родственников Анны Гроссшопф президент ФРГ барон Рихард Карл фон Вайцзеккер. Крупные историки Карл Лепсиус и Эрнст Купциус. И, как пишут, гитлеровский генерал Модель и писатели-антифашисты Томас и Генрих Манн. Умерла Анна рано. В 1838 году. Сиротами остались 8-летний сын Дмитрий. И дочери Анна, Любовь, Екатерина, Мария (мать Владимира Ильича) и Софья. Воспитывала их бездетная сестра матери Екатерина. Любопытная деталь. Все дочери, со временем, взяли себе в мужья педагогов. И нарожали им много детей. Двоюродных братьев и сестер Владимира Ильича Ленина. Получив разрешение на -вступление в законный брак с вдовою чиновника 12-го класса фон Эссена Екатериной Ивановной- 10 апреля 1841 года Александр Дмитриевич Бланк женился повторно. Второй брак оказался бездетным. Судя по всему, в отличие от своего отца Моше Бланка Александр Бланк был человеком не конфликтным и довольно покладистым. Правда, азартным. Внучка Александра Дмитриевича Анна Ильинична писала, что дед играл в карты и часто проигрывал. Его увлечение, судя по всему, не выходило за рамки. И, в общем-то, никак не влияло на семенные отношения; и не отражалось на семейном же благополучии. Чего нельзя сказать о сыне Александра Дмитриевича Дмитрии, унаследовавшем, судя по всему, от отца это далеко небезопасное пристрастие. Девятнадцатилетний Дмитрий проигрался, что называется, в пух и прах; и покончил с собой, не имея возможности расплатиться с карточным долгом. Умер Александр Дмитриевич Бланк 17 (29) июля 1870 года. За три месяца до этого появился на свет внук Владимир. Будущий вождь, а также гений всех времен и народов Владимир Ильич Ульянов (Ленин). Родственная цепь замкнулась. На генеалогическом древе Бланков и Гроссшопфов вырос их главный плод. Валентин Домиль БРАТЬЯ БЛАНКИ, ЗАМЕТКИ ПО ЕВРЕЙСКОЙ ИСТОРИИ №8 (80), Апрель 2007 года, www.berkovich-zametki.com
Метки:
Метки:
Метки:
«Камиль Писсарро был единственным из группы основателей, кто не покинул поле боя ни разу. В наиболее мрачные годы, когда самые стойкие откалывались, он один оставался на посту, обрекая себя на самую крайнюю нищету» (Леонид Волынский «Зеленое дерево жизни»). Авторитетнейший историк искусства Джон Ревалд в фундаментальной «Истории импрессионизма» писал о Писсарро-человеке: «... Страстно интересующийся политикой, социалист, захваченный анархистскими идеями, убежденный атеист, он связывал борьбу живописцев с общим положением художника в современном обществе. Но как ни радикальны были его убеждения, в них отсутствовала ненависть, и все, что он говорил, было озарено бескорыстием и чистотой помыслов, которые вызывали уважение окружающих. Они знали о его собственных трудностях и восхищались полным отсутствием горечи и даже бодростью, с которой он мог обсуждать самые серьезные проблемы. Еврей по национальности, Писсарро обладал многими характерными чертами семитского типа: густые черные волосы, благородный орлиный нос и большие, немного грустные глаза, которые могли быть и пламенными и нежными. У него были ясный ум и щедрое сердце. Тот, кто его знал, питал к Писсарро не только уважение, но и искреннюю привязанность... Никогда не льстя, никогда не позволяя себе необоснованной резкости, он внушал абсолютное доверие, потому что всеми своими поступками и взглядами олицетворял библейскую справедливость».
Метки:
(13 Таммуза 5595) Родился Г. Винявский - композитор, скрипач.Подробнее о людях июля см. Блог рубрика "Имена".
Метки:
Эдикт вызвал недовольство в широких кругах шведского общества. Реакционные органы печати вели юдофобскую пропаганду, намекали на еврейское происхождение короля, для чего, впрочем, не было никаких оснований. В Стокгольме устраивались антиеврейские демонстрации, переходившие в беспорядки, во время которых дома и магазины, принадлежавшие евреям, забрасывали камнями. Многие противники эдикта, опровергая обвинения в религиозном фанатизме, объясняли, что они руководствуются не религиозными, а расовыми критериями. Но недовольны были и многие представители либеральной общественности, которые утверждали, что необходимо предоставить равноправие не только евреям, но и другим лишенным прав жителям Швеции (речь шла о католиках). Король был вынужден пойти на уступки противникам эдикта. В сентябре 1838 г. был ограничен список городов, где могли селиться еврейские иммигранты (только в Стокгольме, Гётеборге, Норчёпинге и Карлскруне). В 1840 г. парламент обратился к королю с петицией об отмене Эдикта об эмансипации и о восстановлении в полном объеме Еврейского регламента 1782 г. Но правительство не согласилось с этим предложением, хотя права евреев по сравнению с 1838 г. были урезаны www.eleven.co.il
Метки:
(24 Таммуза 5600) Родился Абрам Гольдфаден - драматург, отец еврейского театра.Подробнее о людях июля см. Блог рубрика "Имена".