Еврейский календарь

1905, 19 октября — (20 Тишри 5666) Погром в Киеве

Еще в сентябре я был призван (по последней мобилизации) в качестве «прапорщика запаса полевых инженерных войск». Но на войну я не попал, так как «граф полу-сахалинский», как в насмешку называли Сергея Юльевича Витте (он отдал японцам пол-Сахалина), заключил мир. Но домой меня пока не отпускали. И я служил младшим офицером в 14-M саперном батальоне в Киеве. Накануне у меня был «выходной день», но 19 октября я должен был явиться в казармы. – Рота напра…во!!! Длинный ряд серых истуканчиков сделал – «раз», то есть каждый повернулся на правой Ноге, и сделал – «два», то есть каждый пристукнул левой. От этого все стали друг другу «в затылок». – Куда мы идем? – На Димиевку. Димиевка – это предместье Киева. Ротный, в свою очередь, спросил: – Не знаете, что там? Беспорядки? Я ответил тихонько, потому что знал. – Еврейский погром. – Возьмите четвертый взвод и идите с этим… надзирателем. Ну, и там действуйте… – приказал мне ротный. Кажется, первый раз в жизни мне приходилось «действовать»… Грязь. Маленькие домишки. Беднота. Кривые улицы. Но пока – ничего. где-то что-то кричат. Толпа… Да. Но где? Здесь тихо. Людей мало. как будто даже слишком мало. Это что? Да – там в переулке. Я подошел ближе. Старый еврей в полосатом белье лежал, раскинув руки, на спине. Иногда он судорожно поводил ногами. Надзиратель наклонился: – Кончается… Я смотрел на Него, не зная, что делать. – Отчего его убили? – Стреляли, должно быть… Тут только тех убивали, что стреляли… – Разве они стреляют? – Стреляют… «Самооборона»… Мы пошли дальше и за одним поворотом наткнулись… * * * Это была улица, по которой прошелся «погром». – Что это? Почему она белая?. – Пух… Пух из перин, – объяснил надзиратель. – Без зимы снег! – сострил кто-то из солдат. Страшная у лица… Обезображенные жалкие еврейские халупы… Все окна выбиты… Местами выбиты и рамы… Точно ослепшие, все эти грязные лачуги. Между ними, безглазыми, в пуху и в грязи – вся жалкая рухлядь этих домов, перекалеченная, пере ломанная… нелепо раскорячившийся стол, шкаф с проломанным днищем, словно желтая рана, комод с вываливающимися внутренностями… Стулья, диваны, матрацы, кровати, занавески, Тряпье… полу вдавленные в грязь, разбитые тарелки, полуразломанные лампы, осколки посуды, остатки жалких картин, смятые стенные часы – все, что было в этих хибарках, искромсанное, затоптанное ногами… Но страшнее всего эти слепые дома. Они все же смотрят своими безглазыми впадинами, – таращат их на весь этот нелепый и убогий ужас… * * * -Мы прошли эту улицу. Это что? Двухэтажный каменный дом. Он весь набит кишащим народом. Вся лестница полна, и сквозь открытые окна видно, что толпа залила все квартиры. Я перестроил людей и во главе двух серых струек втиснулся в дом… И все совершилось невероятно быстро. Несколько ударов прикладами – и нижний этаж очищен. Во втором этаже произошла паника. Некоторые, в ужасе перед вдруг с неба свалившимися солдатами, бросаются в окна. Остальные мгновенно очищают помещение. Вот уже больше никого. Только в одной комнате солдат бьет какого-то упрямящегося человека. Ко мне бросается откуда-то взявшаяся еврейка: – Ваше благородие, что вы делаете! Это же наш спаситель … Я останавливаю солдата. Еврейка причитает: – Это же наш дворник… Он же наш единственный защитник… Этот дом выходил на очень большую площадь. В окна я увидел, что там собралась толпа – не менее тысячи человек. Я сошел вниз и занял выжидательную позицию. Площадь была так велика, что эта большая толпа занимала только кусочек ее. Они стояли поодаль и, видимо, интересовались нами. Но не проявляли никаких враждебных действий или поползновений грабить. Стоят. Тем не менее я решил их «разогнать»: пока я здесь, они – ничего, как только уйду – бросятся на дома. Иначе – для чего им тут стоять. Я развернул взвод фронтом и пошел на них. В эту минуту я вдруг почувствовал, что мои люди совершенно в моей власти. Мне вовсе не нужно было вспоминать «уставные команды», они понимали каждое указание руки. Когда это случилось, – ни они, ни я не заметили, но они вдруг сделались «продолжением моих пальцев», что ли. Это незнакомое до сих пор ощущение наполняло меня какой-то бодростью. Подходя к толпе, я на ходу приказал им «разойтись». Они не шевельнулись. – На руку… Взвод взял штыки наперевес. Толпа побежала. Побежала с криком, визгом и смехом. Среди них было много женщин – хохлушек и мещанок предместья. Они оборачивались на бегу и смеялись нам в лицо. – Господин офицер, зачем вы нас гоните?! Мы ведь – за вас. – Мы – за вас, ваше благородие. Ей-богу, за вас!.. Я посмотрел на своих солдат. Они делали страшные лица и шли с винтовками наперевес, но дело было ясно. Эта толпа – «за нас», а мы – «за них»… * * * Я провозился здесь довольно долго. Только я их разгоню – как через несколько минут они соберутся у того края пустыря. В конце концов это обращалось в какую-то игру. Им положительно нравились эти маневры горсточки солдат, покорных каждому моему движению. При нашем приближении поднимался хохот, визг, заигрывание с солдатами и аффектированное бегство. Ясно, что они нас нисколько не боятся. чтобы внушить им, что с ними не шутят, надо было бы побить их или выпалить… Но это невозможно. За что?. Они ничего не делали. Никаких поползновений к грабежу. Наоборот, демонстративное подчинение моему приказанию «разойтись». Правда, разбегаются, чтобы собраться опять… Запыхавшись, я наконец понял, что гоняться за ними глупо. Надо занять выжидательную позицию. * * * Мы стоим около какого-то дома. Я рассматриваю эту толпу. Кроме женщин, которых, должно быть, половина, тут самые разнообразные элементы: русское население предместья и крестьяне пригородных деревень. Рабочие, лавочники-бакалейщики, мастеровые, мелкие чиновники, кондуктора трамваев, железнодорожники, дворники, хохлы разного рода – все, что угодно. Понемногу они пододвигаются ближе. Некоторые совсем подошли и пытаются вступить в разговор. Кто-то просил разрешения угостить солдат папиросами. Другие принесли белого хлеба. Да, положительно, эти люди – «за нас». Они это всячески подчеркивают и трогательно выражают. И этому дыханию толпы трудно не поддаваться. Ведь идет грозная борьба, борьба не на жизнь, а на смерть. Вчера начался штурм исторической России. Сегодня… сегодня это ее ответ. Это ответ русского простонародного Киева – Киева, сразу, по «альфе», понявшего «омегу»… Этот ответ принял безобразные формы еврейского погрома, но ведь рвать на клочки царские портреты было тоже не очень красиво… А ведь народ только и говорил об этом… Только и на языке: – Жиды сбросили царскую корону. И они очень чувствовали, что войска, армия, солдаты, и в особенности офицеры, неразрывно связаны с этой царской короной, оскорбленной и сброшенной. И поэтому-то и словами и без слов они стремились выразить: – Мы – за вас, мы – за вас… * * * Пришел полицейский надзиратель и сказал, что на такой-то улице идет «свежий» погром и что туда надо спешить. Мы сначала сорвались бегом, но выходились на каком-то глинистом подъеме. В это время из-за угла на нас хлынул поток людей. Это была как бы огромная толпа носильщиков. Они тащили на себе все, что может вмещать человеческое жилье. Некоторые, в особенности женщины, успели сделать огромные узлы. Но это были не погромщики. Это была толпа, такая же, как там на площади, толпа пассивная, «присоединяющаяся»… Я понял, что нам нужно спешить туда, где громят. Но вместе с тем я не мог же хладнокровно видеть эти подлые узлы. – Бросить сейчас! Мужчины покорно бросали. Женщины пробовали протестовать. Я приказал людям на ходу отбирать награбленное. А сам спешил вперед, чувствуя, что там нужно быть. Оттуда доносились временами дикое и жуткое улюлюканье, глухие удары и жалобный звон стекла. Вдруг я почувствовал, что солдаты от меня отстали. Обернулся. Боже мой! Они шли нагруженные, как верблюды. Чего на них только не было! Мне особенно бросились в глаза: самовар, сулея наливки, мешок с мукой, огромная люстра, половая щетка. – Да бросьте, черт вас возьми! * * * -Вот разгромленная улица. Это отсюда поток людей. Сквозь разбитые окна видно, как они там грабят, тащат, срывают… Я хотел было заняться выбрасыванием их из домов, но вдруг как-то сразу понял «механизм погрома» … Это не они – не эти. Эти только тащат… Там дальше, там должна быть «голова погрома», – те, кто бросается на целые еще дома. Там надо остановить… Здесь уже все кончено… * * * Вот… Их было человек тридцать. Взрослые (по-видимому, рабочие) и мальчишки-подростки… Все они были вооружены какими-то палками. Когда я их увидел, они только что атаковали «свежий дом» – какую-то одноэтажную лачугу. Они сразу подбежали было к дому, но потом отступили на три-четыре шага… Отступили с особенной ухваткой, которая бывает у профессиональных мордобоев, когда они собираются «здорово» дать в ухо… И действительно, изловчившись и взявши разбег, они изо всех сил, со всего размаха «вдарили» в окна… Точно дали несчастной халупе ужасающе звонкую оплеуху… От этих страшных пощечин разлетелись на куски оконные рамы… А стекла звоном зазвенели, брызнув во все стороны. Хибарка сразу ослепла на все глаза, толпа за моей спиной взвыла и заулюлюкала, а банда громил бросилась на соседнюю лачугу. * * * Тут мы их настигли… Я схватил какого-то мальчишку за шиворот, но он так ловко покатился кубарем, что выскользнул у меня из рук… Другого солдат сильно ударил прикладом в спину между лопатками… Он как-то вроде как бы икнул, – грудью вперед… Я думал, что он свалится… но он справился и убежал… Несколько других эпизодов, таких же, произошло одновременно… Удары прикладами, не знаю уж, действительные или симулированные, – и бегство… И все… * * * -Мы на каком-то углу. Влево от меня разгромленная улица, которую мы только что прошли, вправо – целая, которую мы «спасли». Погром прекратился… громилы убежали, оставив несколько штук своего оружия, которое мне показалось палками… На самом деле это были куски железных, должно быть, водопроводных труб. Толпа собирается вокруг нас, жмется к нам. Чего им нужно? Им хочется поговорить. У них какое-то желание оправдаться, объяснить, почему они это делают, – если не громят, то грабят, если не грабят, то допускают грабить… И они заговаривают на все лады… И все одно и то же… – Жиды сбросили корону, жиды порвали царские портреты, как они смеют, мы не желаем, мы не позволим!... И они горячились, и они накалялись. Вокруг меня толпа сомкнулась. Она запрудила перекресток с четырех сторон… Тогда я взлез на тумбу и сказал им речь. Едва ли это не была моя первая политическая речь. вокруг меня было русское простонародье, глубоко оскорбленное… Их чувства были мне понятны… но их действия были мне отвратительны. Так я и сказал: – Вчера в городской думе жиды порвали царские портреты… За это мы в них стреляли… Мы – армия… И если это еще когда-нибудь случится, – опять стрелять будем… И не вы им «не позволите», а мы не позволим. Потому что для того мы и состоим на службе у его императорского величества… чтобы честь Государя и Государства русского защищать. И этой нашей службы мы никому, кроме себя, исполнять не позволим. И вам не позволим. Это наше дело, а не ваше. А почему? А потому хотя бы, что вы и разобрать толком не можете и зря, неправильно, несправедливо, незаслуженно поступаете. Кого бьете, Кого громите?. Тех разве, кто царские портреты порвал вчера в думе? Нет – это мы по ним стреляли, а вы даже знать не ведали, когда вчера дело было… А вот теперь, сегодня, задним числом разыгрались. И кого же бьете? Вот этих ваших жидков димиевских, что в этих халупах паршивых живут? Янкеля и Мошку, что керосином торгуют на рубль в день, – что же, он портреты царские рвал, – он, да?. Или жена его, Хайка, – она корону сбросила? В толпе произошло движение. В задних рядах кто-то сказал: – Это правильно их благородие говорит. Я воспользовался этим. – Ну, так вот… И говорю вам еще раз: вчера мы в жидов стреляли за дело, а сегодня… сегодня вы хотите царским именем прикрыться и ради царя вот то делать, что вы делаете… Ради царя хотите узлы чужим добром набивать!.. Возьмете портреты и пойдете – впереди царь, а за царем – грабители и воры… Этого хотите?.. Так вот заявляю вам: видит бог, запалю в вас, если не прекратите гадости… Опять сильное движение в толпе. Вдруг как бы что-то прорвало. какой-то сильный рыжий мужчина без шапки, с голыми руками и в белом фартуке закричал: – Ваше благородие! Да мы их не трогаем! У нас вот смотрите, руки голые! Он тряс в воздухе своими голыми руками. – А они зачем в нас стреляют с револьверов? – Верно, правильно, – подхватили в разных местах. – Зачем они в нас стреляют? Я хотел что-то возразить и поднял руку. На мгновение опять стало тихо… Но вдруг, как будто в подтверждение, в наступившую тишину резко ворвался треск браунинга. Толпа взъелась. – А что!.. Вот вам… Ваше благородие, это что же?! Вы говорите… Я хотел что-то прокричать, но звонкий тенор в задних рядах зазвенел, покрывая все: – Бей их, жидову, сволочь проклятую… И к небу взмылюсь дикое, улюлюкающее: – Бей!!! Толпа ринулась по направлению выстрела. Рассуждать было некогда. – Взвод, ко мне!!! * * * -Мне удалось все же опередить толпу. Теперь мы двигались так. Передо мною была узкая кривая улочка. За моей спиной цепочка взвода, от стенки до стенки… За солдатами сплошная масса толпы, сдерживаемая каемкой тринадцати серых шинелей. Впереди раздал ось несколько выстрелов. Толпа взвыла. Я велел зарядить винтовки. Люди волновались, и дело не ладилось. Наконец справились. Двинулись дальше. Завернули за угол. Это что?. * * * Улочка выводила на небольшую площадь. И вот из двухэтажного дома, напротив, выбежало шесть или семь фигур – еврейские мальчишки не старше двадцати лет… Выстроились в ряд. что они будут делать… В то же мгновение я понял: они выхватили револьверы и, нелепые и дрожащие, дали залп по мне и по моим солдатам… Выстрелили и убежали. Я успел охватить взглядом цепочку и убедиться, что никто не ранен. Но вслед за этим произошло нечто необычно быстрое… Толпа, которая была за моей спиной, убежала другим переулком, очутилась как-то сбоку и впереди меня – словом, на свободе – и бросилась по направлению к злосчастному двухэтажному дому… * * * – Взвод, ко мне!.. Я успел добежать до дома раньше толпы и стоял спиной к нему, раскинувши руки. Это был жест – приказ, по которому взвод очень быстро выстроился за мной. Толпа остановилась. В это время – выстрелы с верхнего этажа. – Ваше благородие, в спину стреляют. Я сообразил, что надо что-то сделать. – Вторая шеренга, кругом… Шесть серых повернул ось. Но толпа пришла в бешенство от выстрелов и, видя перед собой только семь солдат (первая шеренга), подавала все признаки, что сейчас выйдет из повиновения. – Стреляют, сволочь… как они смеют?. У нас руки голые… Бей их, бей жидову! Tам-Tарарам их, перетрам– тарарам… Они завыли и заулюлюкали так, что стало жутко. И бросились. Я решился на последнее: – По наступающей толпе… и по дому… пальба… взводом!!! Серые выбросили левые ноги и винтовки вперед, и взвод ощетинился штыками в обе стороны, приготовившись… Наступила критическая минута. Если бы они двинулись, Я бы запалил. Непонятным образом они это поняли. И остановились. Я воспользовался этим и прокричал: – Если вы мне обещаете, что не тронетесь с места, я войду в дом и арестую того, кто стрелял. А если двинетесь, палить буду. Среди них произошел какой-то летучий обмен, и выделилась новая фигура, я его не видел раньше. Это был, что называется, «босяк» – одна нога в туфле, другая в калоше. Он подошел ко мне, приложил руку к сломанному козырьку и с совершенно непередаваемой ухваткой доложил: – Так что мы, ваше благородие, увсе согласны. «согласие народа», выраженное через «босяка», меня устраивало, но не совсем. Я пойду «арестовывать», Кого я оставлю здесь? Как только я уйду, – они бросятся. В это время, на мое счастье, я увидел далеко, в конце улицы, движение серых шинелей. Я узнал офицера. Это был другой взвод нашей роты. Я подозвал их, попросил встать на мое место около дома. Сам же со своим взводом обошел угол, так как ворота были с другой стороны. Но ворота оказались на запоре. Пришлось ломать замок. Замок был основательный, и дело не клеилось. Я приказываю: – Ломай замок! Но солдаты не умеют. В это время подходит фигура, кажется, тот самый, который докладывал, что они «увсе согласны» . – Дозвольте мне, ваше благородие. В руках у него маленький ломик. Замок взлетает сразу… * * * Во внутренности двора, сбившись в кучу, смертельно бледные, прижались друг к другу – кучка евреев. Их было человек сорок: несколько подозрительных мальчишек, остальные старики, женщины, дети… – Кто тут стрелял? Они ответили перебивающим хором: – Их нема… они вже убегли… Старик, седой. трясущийся, говорил, подымая дрожащие, худые руки: – Ваше благородие… Те, что стреляли, их вже нет… Они убегли… Стрелили и убегли… Мальчишки… Стрелили и убегли… Я почувствовал. что он говорит правду. Но сказал сурово: – Я обыщу вас… Отдайте револьверы. Солдаты пощупали некоторых. Конечно, у них не было револьверов. Но мое положение было плохо. Там, за стеной, – – огромная толпа, которая ждет «правосудия» . И для ее успокоения, и для авторитета войск, и для спасения и этих евреев и многих других весьма важно, чтобы «стрелявшие» были арестованы. как быть? Внезапно я решился… – Из этого дома стреляли. Я арестую десять человек. Выберите сами… Получился неожиданный ответ: – Ваше благородие… арестуйте нас всех… просим вас – сделайте милость, – всех, всех заберите… Я понял. За стеной ждет толпа. Ее рев минутами переплескивает сюда. что может быть страшнее толпы? Не в тысячу ли раз лучше под защитой штыков, хотя бы и в качестве арестованных? Я приказываю все-таки выбрать десять и вывожу их, окруженных кольцом серых. Дикое улюлюканье встречает наше появление. Но никаких попыток отбить или вырвать. Чувство «правосудия» удовлетворено. Они довольны, что офицер исполнил свое обещание. Я пишу записку: «Арестованы в доме, из которого стреляли». С этой запиской отправляю их в участок под охраной половины взвода. (Они были доставлены благополучно –я получил записку из полиции; дальнейшая судьба: через два дня выпущены на свободу. На это я и рассчитывал.) -Не помню уже, как в третьем часу дня ко мне собралась вся рота. Куда девались остальные офицеры, – не знаю. Зато появился понтонный капитан с ротой понтонеров. Наш фельдфебель разыскал нас, и теперь мы все обедали, усевшись среди разбитых рундуков. Пошел дождик, чуть темнело. Подошел фельдфебель. – Ваше благородие. Тут народ стал болтать. У него сделалось таинственное лицо. – Ну что? – Насчет голосеевского леса… -Ну?. – Что там, то есть как бы неблагополучно… – Что такое?. – Жиды, ваше благородие… – Какие жиды? – Всякие, с города… С браунингами и бомбами… Десять тысяч их там. Ночью придут сюда. – Зачем? – Русских резать… – Какой вздор!.. – Так точно – вздор, ваше благородие. Но по его глазам я вижу, что он этого не думает. * * * Я должен был бы послать донесение об этом в батальон. Но я не послал, не желая попадать в дурацкое положение. Я только поставил пост на краю предместья, -на всякий случай. Но сенсационное известие каким-то путем добежало и, по-видимому, в самые высокие сферы. * * * Вечерело… Я стоял на обезлюдевшей улице. Все куда-то попряталось. где же все эти толпы? Новая какая-то жуть нависла над предместьем. ИЗ города приближается кавалерийский разъезд. Во главе вахмистр. Я подзываю его: – Куда? – В голосеевский лес, ваше благородие. –Что там? – Жиды, ваше благородие… Значит, уже знали где-то там. Прислали кавалерийский разъезд. Ну и прекрасно. – Ну, езжай… Прошло несколько минут. Оттуда же появляется опять кавалерия. Но уже больше: пол-эскадрона, должно быть. во главе корнет. – Позвольте вас спросить, куда вы? Он остановил лошадь и посмотрел на меня сверху вниз: – В голосеевский лес. – А что там такое? – Там… Жиды… Он сказал это таким тоном, как будто было даже странно с моей стороны это спрашивать. что может быть в голосеевском лесу? – И много?. Он ответил стальным тоном: – Восемь тысяч… И тронул лошадь. Через несколько минут – опять группа всадников, то есть, собственно, только двое. Первый – полковник, другой, очевидно, адъютант. Полковник подзывает меня: – Какие у вас сведения о голосеевском лесе? – Кроме непроверенных слухов – никаких… Полковник смотрит на меня с таким выражением, как будто хочет сказать: – Ничего другого я и не ожидал от прапорщика… Проехали… Батюшки, это что же такое?. Неистово гремя, показывается артиллерия. Протягивают одно, другое, третье… Полубатарея. Ну-Ну… За артиллерией, шлепая по грязи, тянутся две роты пехоты. Ну, теперь все в порядке: «отряд из трех родов оружия». Можно не беспокоиться за голосеев. * * * Ночь черная, как могила… Не только уличных фонарей – ни одного освещенного окна. Ни одного огня в предместье. С совершенно глухого неба моросит мельчайший дождик. Я патрулирую во главе взвода. Обхожу улицы, переулки, базар… Домишки и дома стоят мрачными и глухими массивами. Еще чернее, чем все остальное, дыры выбитых окон и дверей. Под ногами на тротуарах трещит стекло. Иногда спотыкаешься о что-нибудь брошенное. Там, в этих полуруинах, иногда чувствуется какое-то шевеление. Очевидно, дограбливают какие-то гиены. Наконец мне это надоело. – Кто там, вылезай… Затихло. Я повторил приказание. Никакого ответа. Я выстрелил из револьвера в разбитое окно. – Не стреляйте, – мы вылезем… Из-под исковерканного висящего дверного жалюзи вылезло двое. Это были солдаты – запасные. – Ах, так!.. Наши!.. Мы тут разоряемся, из сил выбиваемся, ночи не спим, грабителей ловим, – а грабители вот кто! Наши же… Арестовать! Под суд пойдете… Их окружают. Пошли дальше. На одной из улиц (неразгромленной) я почувствовал нечто необычайное. Полная темнота. Но в подъездах, в воротах, в дверях, в палисадниках и садиках какая-то возня, шепот, заглушенные голоса. Если они не спят, почему не зажигают света? Почему в полной темноте они перебегают, перешептываются? что-то встревоженное, волнующееся, напряженное. что такое? По обрывкам долетающих слов ясно, что это русская улица. Почему они прячутся? На мостовую выйти как бы боятся? Я остановился и выстроил взвод поперек улицы. Поняв, что мы – солдаты, люди начинают поодиночке подбираться к нам. Я вступаю в разговор с ними. – Что тут такое, чего вы шепчетесь? – Боимся. – Чего боитесь? – Жидов боимся… Идут резать… Они облепили Нас, как пчелы матку. – Господи, ваше благородие… Уж как мы боялись… Целый день говорят, что жиды придут – десять тысяч… Вот мы подумали: уже идут… А это вы… господи, вот же не познали… – Чего же вы тут собрались все? – А так, ваше благородие, порешили, что так же нельзя даться… Вот собрались все вместе, чтобы друг другу помощь подать… Один до одного жмется… Все равно не спим… боимся… Идем по совершенно черным, но успокоившимся улицам. Единственный огонь в полицейском участке. Захожу на всякий случай. -Вижу того полковника, который тогда меня подарил презрительным взглядом за то, что я не мог ему сообщить ничего о голосеевском лесе. Я не удержался: – Разрешите спросить, господин полковник. как в голосеевском лесу? Он посмотрел на меня, понял и улыбнулся. – Неприятель обнаружен не был… Василий Шульгин "Дни"

 

1905, 20 октября — (21 Тишри 5666) Погром в Екатеринославле

1905, 21 октября — (22 Тишри 5666) Погром в Красноярске, организованныйместным отделением «Союза русского народа» и членами его печатного органа «Сусанин».

1905, 22 октября — (23 Тишри 5666) Ишув. Усилиями супругов Иегуды и Фани Матман-Коэн в Яффо в еврейском квартале Неве Цедек создана "Ивритская школа-гимназия для мальчиков и девочек» (будущая гимназия "Герцлия"). Это было первое в мире учебное заведение, где преподавание всех предметов велось на иврите. При первом наборе учащихся в 1905 году в школу записалось всего 17 человек, тогда больше не набралось желающих получить образование на иврите.

1905, 23 октября — (24 Тишри 5666) По ст. ст. в газете "Наша жизнь" статья о погромах, в которой ни разу не упомянуто слово "еврей".

1906, 14 октября — (25 Тишри 5667) Родилась Ханна Аренд - писательница, исследователь Холокоста. Умерла 4 декабря 1975 года

1906, 15 октября — (26 Тишри 5667) В Польше родился Пинхас Сапир - израильский государственный и общественный деятель, считается отцом израильской экономики. Умер 12 августа 1975 года.

1907, 29 сентября — (21 Тишри 5668) Ишув. Создание Бар-Гиоры - первой организации еврейской самоообороны в Эрец-Исраэль. Она была создана в Яффо на квартире И. Бен-Цви восемью людьми. Называлась "Союз для общей цели, которую возможно воплотить в жизнь лишь в узком кругу единомышленников", по-другому Бар-Гиора, в честь одного из руководителей восстания против Рима в 66 - 70 г.г. Пароль придумали "В крови и огне пала Иудея, в крови и огне она восстанет". Во главе организации стал И. Шохат, которому было 20 лет. Члены Бар-Гиоры отправились в Нижнюю Галилею, бывшую тогда новым местом еврейской колонизации, начали работать в селении Седжера, стали инициаторами создания еврейской охранной службы, отобрав монополию на неё у арабов и черкесов. Бар-Гиора - предшественница Хашомера, тот - Хаганы, она - Армии обороны Израиля.

1910, 17 октября — (14 Тишри 5671) В Харбине на Артиллерийской улице было построено новое здание харбинской еврейской начальной школы (нынешняя вторая корейская средняя школа. В то время это здание было одноэтажным) и в ней начался первый учебный год. В том же году в харбинском еврейском духовном обществе было зарегистрировано 452 члена

1910, 26 октября — (23 Тишри 5671) В Тель-Авиве открылась гимназия "Герцлия".

1910, 29 октября — (26 Тишри 5671) На берегу озера Кинерет основан кибуц Дгания Алеф

1910, 30 октября — (27 Тишри 5671) Погром в еврейском квартале иранского города Шираз. Причина - кровавый навет. 12 евреев были убиты и около 50 ранены, у 6000 уничтожено все имущество

1911, 23 сентября — (1 Тишри 5762) Шоа. Родился Яаков Грояновский. Он работал в зондеркоманде в лагере смерти Хелмно. В начале 1942 года ему удалось сбежать — он добрался до Варшавского гетто, где подробно рассказал об увиденном Хершу Вассеру (Hersh Wasser), члену организации «Онег Шабат» (см. 2 ноября 1900 года). Грожановский сказал следующее: «Нам не пришлось долго ждать приезда следующего грузовика с новыми жертвами. У него была специальная конструкция. Он был похож на обычный большой грузовик серого цвета с двумя герметично закрытыми задними дверями. Внутренние стены были из стали. Сидений не было. На полу была деревянная решетка — как в общественных банях — с соломенными матами сверху. В перегородке между кабиной водителя и задним отсеком были два глазка — с помощью фонарика через них можно было проверить, мертвы ли жертвы. Под деревянной решеткой были две трубы около 15 см толщиной, которые шли в кабину. В них были небольшие отверстия, из которых выходил газ… Таких фургонов было два». Грожановский бежал из Варшавского гетто в Замосць (также в гетто). По-видимому, оттуда его повторно депортировали в Белжец, где он 11 апреля 1942 года был убит

1911, 24 сентября — (2 Тишри 5672) Писатель Ахад Ha'am приехал в Ишув. Он пробыл в Эрец-Исраэль течение семи недель.

1911, 30 сентября — (8 Тишри 5672) В Бруклине, в семье эмигрантов из России родилась Рут Грубер

Грубер была журналисткой одно время работала для правительства США, для своих друзей в Белом Доме Франклина и Елеонор Рузвельт. И сейчас она пребывает в полном уме и твердой памяти и рада звонкам и гостям в своей квартирке около самого Сентрал Парк в Нью-Йорке. Рут Грубер училась в Германии, стала свидетельницей прихода к власти Гитлера, начала преследований евреев. В середине 30-х годов она побывала в Советской России, проехала ее вдоль. В холодной Якутске она сумела пробраться в сталинский лагерь, встретила находившихся в ссылке троцкистов. «Они ненавидели сталинскую тиранию, работали против нее», – вспоминает Рут Грубер. Записки из лагеря она сумела вынести в лифчике. Во время II Мировой войны Грубер была специальным эмиссаром по делам беженцев. Она сопровождала знаменитый транспорт с 1000 беженцами из Неаполя в США. «Я многое поняла о еврейском мужестве, – рассказала она в одном интервью, – как они боролись, скрывались в лесах и горах… Это было время идеалов, время мужества и героизма». После войны по заданию «Нью-Йорк Пост» Рут Грубер освещала работу Англо-американского комитета по изучению ситуации в Палестине, во многом определившем политику США по отношению к сионизму и новосозданному Еврейскому государству. Свое отношение к происходящему на Ближнем Востоке сегодня она формулирует коротко: «Президент Гарри Трумэн однажды сказал мне, что там, на Ближнем Востоке не было бы никаких проблем, если бы не одно грязное слово на три буквы». Трумэн говорил по-английски и имел ввиду oil – нефть.

 - известная в США журналистка, общественный и политический деятель.

1912, 29 сентября — (18 Тишри 5673) Родился Гершом Schocken - редактор газеты "Гаарец" с 1939 по 1989 год. Умер 20 декабря 1990 года.

1913, 11 октября — (10 Тишри 5674) (25 сентября по ст. стилю) в Киеве начался суд над Менахемом Менделем Бейлисом.

1913, 22 октября — (21 Тишри 5764) Родился Авраам Яффо - полковник Армии Обороны Израиля, во Вторую мировую войну воевал в британской армии, герой Войны за Независимость. Отвоёвывал у арабов земли на севере Израиля, участник операций "Гедеон" (см. 28 апреля), операции "Хирам" (29 октября). и др.

1913, 28 октября — (27 Тишри 5674) Дело Бейлиса. Последний день

Вот как описывает В. Г. Короленко эту атмосферу ожидания и напряженности, царившую в этот день в Киеве: «Мимо суда прекращено всякое движение. Не пропускаются даже вагоны трамвая. На улицах — наряды конной и пешей полиции. На четыре часа в Софийском соборе, который находился напротив здания суда, назначена с участием архиерея панихида по убиенном младенце Андрюше Ющинском, заказанная членами монархической организации «Двуглавый орел». В перспективе улицы, на которой находится суд, густо чернеет пятно народа у стен Софийского собора. Кое-где над толпой вспыхивают факелы. Сумерки спускаются среди тягостного волнения. Становится известно, что председательское резюме резко и определенно обвинительное. После протеста защиты председатель решает дополнить свое резюме, но Замысловский возражает, и председатель отказывается. Присяжные ушли под впечатлением односторонней речи. Настроение в суде еще более напрягается, передаваясь и городу. Около шести часов стремительно выбегают репортеры. Разносится молнией известие, что Бейлис оправдан. Внезапно физиономия улицы меняется. Виднеются многочисленные кучки народа, поздравляющие друг друга. Русские и евреи сливаются в общей радости. Погромное пятно у собора теряет свое мрачное значение. Кошмары тускнеют. Исключительность состава присяжных еще подчеркивает значение оправдания».

  процесса по Делу Бейлиса. Тщательно подобранные присяжные заседатели: семь крестьян, два мещанина, три мелких чиновника, ни одного еврея - оправдали Бейлиса, но признали, что труп был обескровлен, то есть косвенно поддержали версию ритуального убийства.

1914, 23 сентября — (3 Тишри 5675) Родилась баронесса Батшева де Ротшильд - основательница в 1964 году первого израильского профессионального коллектива современного балета — труппы «Бат-Шева». Умерла 20 апреля 1999 года.

1914, 27 сентября — (7 Тишри 5675) Погром во Львове, устроенный русскими войсками, прежде всего казаками, в нём приняли участие и местные украинцы; вошёл в историю как «кровавое воскресенье».

1914, 2 октября — (12 Тишри 5675) Родился Ю. Левитан - радиодиктор.

1916, 2 октября — (5 Тишри 5677) Еврейская община Москвы объявила "дни самообложения", призвав членов общины внести дополнительные средства в фонд помощи соплеменникам, выселенным из прифронтовых областей.

1916, 10 октября — (13 Тишри 5677) Утверждён устав Еврейского драматического общества (впоследствии - театра "Габима" - Подмостки). Основателями театра считаются Нахум Цемех, Менахем Гнесин и Хана Ровина. Эту группу выделяло приверженность сионистской мечте, желание ставить спектакли в Иерусалиме.

1916, 21 октября — (16 Тишри 5677) В Северной Галилее создан кибуц Кфар-Гилади.

Основан членами организации Ха-Шомер; первоначальное название Кфар-Баг (Баг — аббревиатура названия Бар-Гиора). главными занятиями жителей Кфар-Гил'ади было сельское хозяйство и охранная служба в Метуле. В годы Первой мировой войны все мужское население киббуца было арестовано турецкими властями и поселение покинуто. По окончании военных действий киббуц был восстановлен и в 1919 г. назван в честь Исраэля Гил'ади (1886–1918), одного из создателей Ха-Шомера. Через два дня после падения поселения Тель-Хай, в защите которого участвовали и члены Кфар-Гил'ади, киббуц был оставлен (3 марта 1920 г.), но 10 месяцев спустя поселенцы снова вернулись сюда. В 1926 г. Тель-Хай объединился с Кфар-Гил'ади. Со временем Кфар-Гил'ади принял несколько групп новоприбывших из Германии и стран Прибалтики. Во 2-й половине 1940-х гг. Кфар-Гил'ади служил базой полевых частей Хаганы и Палмаха и был транзитным пунктом по приему «нелегальных» иммигрантов из Сирии и Ливана. В 1946 г. британские солдаты и полицейские окружили Кфар-Гил'ади, требуя выдачи «нелегальных» иммигрантов; в стычке были убиты два члена киббуца. Площадь Кфар-Гил'ади 540 га. Население — 641 человек (начало 2003 г.). Основные отрасли хозяйства: выращивание полевых культур и фруктов, рыбоводство, молочное животноводство, птицеводство; имеются каменоломня и оптический завод, дом отдыха. Кладбище Кфар-Гил'ади, расположенное между киббуцом и преобразованной в музей усадьбой поселения Тель-Хай, превращено в пантеон героев обороны Галилеи.

 .