Газета — события (125-150 из 366)
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
ХАЙНТ - ведущая ежедневная газета на идиш, издававшаяся в Варшаве до 2-й мировой войны. Основана в 1908 г. журналистом Ш. Я. Яцканом и сионистскими активистами братьями Финкельштейн, Ноахом и Нехемией ; все трое с 1906 г. сотрудничали в ежедневной газете ИДЕШЕС ТОГБЛАТ. Наряду с редактором Ш. Я. Яцканом в состав редколлегии вошли Д. Фришман, Х. Цейтлин, Х. Д. Номберг, М. Б. Юстман. Тираж газеты в 1909 г. достигал семидесяти тысяч экземпляров. В 1910 г. в Варшаве стала издаваться газета «Дер момент», в которую перешли Я. Цейтлин и многие авторы ХАЙНТ, и началась многолетняя конкуренция между газетами, в которой лидерство удержала «Хайнт». Она привлекала читателей яркой, нередко спорной публицистикой, приключенческими романами (с продолжениями) и проводимыми лотереями, одним из выигрышей в которых была поездка в Эрец-Исраэль. В 1912 г. во время выборов (общинных — в Варшаве и общероссийских — в 4-ю Государственную думу) ХАЙНТ призывала своих читателей отстаивать национальные интересы и не оказывать поддержку ассимиляторам. К 1914 г. тираж газеты достиг ста тысяч экземпляров. В состав редакции в это время, помимо Я. Д. Номберга и Д. Фришмана, входили И. Л. Перец, Шалом Алейхем, Ш. Аш, М. Борейшо, З. Вендров, Аврахам Гольдберг, Ш. Горелик и другие. В 1915 г. ХАЙНТ была закрыта по распоряжению российских властей, но через несколько месяцев, после вступления в Варшаву немецких войск, издание газеты было возобновлено. В независимой Польше «Хайнт» потеряла своих многочисленных читателей из восточных областей Белоруссии и Украины, которые вошли в состав советских республик. В 1919 г. газета приобрела статус официального органа Сионистской организации Польши, главным редактором стал И. Готтлиб. С 1921 г. главным редактором был А. Гольдберг, однако политический курс газеты определялся лидером радикальных сионистов И. Гринбаумом. С 1933 г. до 1939 г. редакцию возглавляли А. Эйнхорн и М. Индельман. В газете публиковали свои произведения В. (З.) Жаботинский, И. Башевис-Зингер, Я. Лещинский, З. Сегалович, Н. Соколов, Э. Кагановский, З. Шнеур, М. Кипнис и другие.В разное время издавались приложения к ХАЙНТ на идиш и польском языке и два приложения на иврите: ежедневное ХА-БОКЕР (1909) и еженедельное БА-ДЕРЕХ (1932–37). Закрыта газета 22 сентября 1939 года фашистами. www.eleven.co.il
Метки:
- журналист. Умер 23 октября 1972 года1 января 1932 года газета «ХаАрец» опубликовала статью своего берлинского корреспондента, главным героем которой стал молодой еврейский журналист Натан Гурдус. «Он стал первопроходцем в области сбора последних новостей из разных стран мира, его рабочим инструментом является новый коротковолновый радиоприемник».
«двадцатилетний журналист сидит в доме известного издателя Авраама Штибеля на Курфюрстендам и слушает выпуски новостей из разных стран мира. Ему помогает в этом знание нескольких языков. Гурдус обладает необыкновенной усидчивостью и покидает свою комнату лишь изредка. Все самые интересные сообщения он тут же передает в редакцию одной из выходящих в Берлине газет. Благодаря этому она опережает всех своих конкурентов в публикации последних новостей из-за рубежа».
В 1939 году Натан Гурдус смог бежать из оккупированной нацистами Польши и добраться до Палестины. Он сразу же начал сотрудничать с местными газетами, а с 1944 года и до самой смерти в 1972 году был корреспондентом агентства «Франс Пресс». Дело Натана унаследовал его сын – Микки Гурдус, имя которого знакомо каждому, кто слышал выпуски новостей радиостанции «Голос Израиля» в течение последних 50 лет. Микки Гурдус, как и его отец, занимался сбором последних известий со всего мира, слушая радиотрансляции из разных стран. Он скончался в 2017 году источник
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
в защиту обвиняемого Бейлиса. Номер не вышел, его конфисковала полиция. За эту статью редактора Шульгина предали суду с формулировкой «За распространение в печати заведомо ложных сведений о высших должностных лицах...». Суд состоялся 20 января 1914 года.«Как известно, обвинительный акт по делу Бейлиса есть документ, к которому приковано внимание всего мира. Со времени процесса Дрейфуса не было ни одного дела, которое бы так взволновало общественное мнение. Причина тому ясна. Обвинительный акт по делу Бейлиса является не обвинением этого человека, это есть обвинение целого народа в одном из самых тяжких преступлений, это есть обвинение целой религии в одном из самых позорных суеверий. При таких обстоятельствах, будучи под контролем миллионов человеческих умов, русская юстиция должна была быть особенно осторожной и употребить все силы, чтобы оказаться на высоте своего положения. Киевская прокуратура, взявшая на себя задачу, которая не удавалась судам всего мира в течение веков, должна была понимать, что ей необходимо создать обвинение настолько совершенное, насколько крепко кованное, чтобы об него разбилась колоссальная сила той огромной волны, что поднималась ему навстречу. Не надо быть юристом, надо быть просто здравомыслящим человеком, чтобы понять, что обвинение против Бейлиса есть лепет, который любой защитник разобьет шутя. И невольно становится обидно за киевскую прокуратуру и за всю русскую юстицию, которая решилась выступить на суд всего мира с таким убогим багажом. Но разбор обвинительного акта не входит в задачу этой статьи. Сейчас на нас лежит иной долг, тяжкий долг, от которого, однако, мы не можем уклониться. Мы должны сказать о том, при какой обстановке создался этот обвинительный акт по делу Менделя Бейлиса. Убийство Ющинского, загадочное и зверское, вызвало к жизни вековое предание о том, что евреи для своих ритуальных целей время от времени замучивают христианских детей. Эта версия убийства, естественно, взволновала еврейское население. А в некоторых слоях русского населения, в политических кругах стали опасаться, что евреи собьют полицию и следствие с истинного пути. Как крайнее выражение этих опасений явился запрос правых в Государственной Думе, обвинявший киевскую полицию в сокрытии истинного характера убийства под давлением евреев. При обсуждении этого запроса член Государственной Думы Замыслов- ский дошел до утверждения, что евреи только в тех местностях совершают ритуальное убийство, где им удалось подкупить полицию. И что самый факт совершения ритуального убийства в какой-либо местности уже свидетельствует о том, что полиция в этой местности подкуплена... Конечно, евреи не так бессмысленны, чтобы положиться на полицию в столь опасном деле. Для сокрытия злодеяния, раскрытие которого грозило по меньшей мере повторением Кишинева, они, конечно, не остановились бы на околоточном, а пошли бы гораздо дальше. А потому Замысловский непоследовательно остановился на полдороге. Надо было идти дальше, надо было бросить обвинение в сокрытии ритуальных злодеяний против судебного следователя, против прокурора окружного суда, против прокурора палаты. Замысловский этого не сделал. Но, по-видимому, эта мысль, затаенная, но гнетущая, привилась, дала ростки. Боязнь быть заподозренным в каких-то сношениях с евреями оказалась для многих непосильным душевным бременем. И мы знали мужественных людей, которые смеялись над бомбами и браунингами, но которые не смогли выдержать гнета подобных подозрений. И как это ни странно, но заявление Замысловского оказало самое решительное давление на киевскую прокуратуру. По крайней мере, прокурор Киевской судебной палаты Г. Г. Чаплинский стал действовать так, будто единственной целью его действий было убедить Замысловского, что он, прокурор палаты, чист как стекло в этом отношении. Версию о ритуальном убийстве Ющинского нелегко было обосновать на каких-нибудь данных. Начальник киевской сыскной по- лиции Е. Ф. Мишук отказался видеть в изуверствах, совершенных «ад мальчиком Ющинском, ритуальный характер. Устранив 7 мая 1911 года Мишука, заподозренного в подкупе его евреями, судебная власть призвала на помощь жандармского сяодполковника П. А. Иванова, а этот последний пригласил известного сыщика Н. А. Красовского. Но Красовский, как и его предшественник Мишук, тоже решительно отверг ритуальный характер убийства и приписывал преступление шайке профессиональных негодяев, группировавшихся «еколо Веры Чеберяк. В этом направлении Красовским было произведено серьезное расследование, результаты которого были доложены прокуратуре. Когда точка зрения Красовского выяснилась, он, как и Мищук, был устранен от дела и так же, как и против Мищука, против Красовского было выдвинуто какое-то обвинение, — он был предан суду. Когда таким образом два начальника сыскных отделений были устранены, дело пошло... Вся полиция, терроризированная решительным образом действий прокурора палаты, поняла, что если кто слово пикнет, то есть не так, как хочется начальству, будет немедленно лишен куска хлеба и, мало того, посажен в тюрьму. Естественно, что при таких условиях все затихло и замолкло, и версия Бейлиса стала царить «рассудку вопреки, наперекор стихиям», но на радость господину прокурору палаты... Однако мы убеждены, что и в среде маленьких людей найдутся честные люди, которые скажут правду даже перед лицом грозного прокурора. Мы утверждаем, что прокурор Киевской судебной палаты тайный советник Георгий Гаврилович Чаплинский запугал своих подчиненных и задушил попытку осветить дело со всех сторон. Мы вполне взвешиваем значение слов, которые сейчас произнесли. Мы должны были их сказать, мы имеем право говорить и будем говорить...»
Метки:
Метки:
с В. В. Шульгиным - депутатом Государственной думы, редактором правой газеты "Киевлянин".На вокзале поезд берет штурмом толпа солдатских шинелей. Среди них, с мужеством отчаяния, старается пробраться горсточка людей в «цивильном» платье, несомненно, евреев. Мои офицерские погоны очищают мне дорогу, и я попадаю в вагон раньше солдат и евреев. С удивлением вижу, что в вагоне почти пусто, и занимаю место в купе, где никого нет. Поезд тронулся. Через некоторое время обнаруживаю, что соседние купе успели наполниться, и в коридоре бродят евреи, которых я видел на перроне. Постояв там с полчаса, они попросили разрешения войти в мое купе. Я «разрешил» и они разместились. Через некоторое время они раздобыли чайник с кипятком и стали пить чай. Наконец, хотя и довольно робко, предложили мне «стаканчик». Я соизволил принять. Тогда они со мной освоились и даже стали задавать мне некоторые вопросы. Я отвечал уклончиво. Однако выяснилось, что они тоже киевляне, а едут во Львов по коммерческим делам. А затем, неведомо как, они выведали, что я тот самый редактор «Киевлянина», заступившийся за Менделя Бейлиса ("Дело Бейлиса"). С этого мгновения я стал предметом их чрезвычайной заботливости. Когда мы приехали 6 сентября 1914 года во Львов, взятый русскими войсками незадолго до этого, было два часа ночи. Пробравшись через толпу, метавшуюся по еле освещенному вокзалу, я очутился на улице. Черная ночь и дождь. Никаких носильщиков, извозчиков. Темноту прорезали иногда резкие огни автомобилей. И тогда видны были бесконечные обозы. И снова безысходная ночь на земле, и дождь с неба. Что делать? Вдруг из темноты вынырнули те евреи: — Что же, так и будем стоять под дождем?! То, к чему вы привыкли, мы не можем вам предложить, но все же крыша будет над головой! Они схватили мои вещи, и я пошел за ними. Глубокой ночью они привели меня в какую-то гостиницу. Она сейчас же загорелась свечами: электричество не работало. Волшебно быстро на столе появился самоварчик, неизменный утешитель тех времен. Стало уютно, но странно: от свечей отвыкли. Я пил чай один, мои покровители исчезли. Было, вероятно, три или четыре утра, в окна заглядывала ночь — черная как могила. Дождь стучал тихонько в стекла... Вдруг открылась дверь... Свечей было достаточно. Вошел старик с белой бородой. Он подошел к столу и, облокотившись на спинку кресла, крытого красным бархатом, смотрел на меня. Он был необычайно красив — красотой патриарха. К белизне волос, бороды подходили в библейском контрасте черные глаза в рамке черных же длинных ресниц. Эти глаза не то что горели — сияли. Он смотрел на меня, я на него... Наконец он сказал: — Так это вы... Это не был вопрос. И поэтому я ответил, указывая на кресло: — Садитесь... Но он не сел. Заговорил так: — И они, эти сволочи, так они смели сказать, что вы взяли наши деньги?.. Я улыбнулся и спросил: — Чаю хотите? Он на это не ответил, а продолжал: — Так мы-то знаем, где наши деньги! Сияющие глаза сверкнули как бы угрозой. Но то, что он сказал дальше, не было угрозой... — Я хочу, чтобы вы знали... Есть у нас, евреев, такой, как у вас, митрополит. Нет, больше! Он на целый свет. Так он приказал... Остановился на минутку и сказал: — Так он приказал... Назначил день и час... По всему свету! И по всему свету, где только есть евреи, что веруют в Бога, в этот день и час они молились за вас! Я почувствовал волнение. Меня это тронуло. В этом было нечто величественное. Я как-то почувствовал на себе это вселенское моление людей, которых я не знал, но они обо мне узнали и устремили на меня свою духовную силу.