Ав — события (625-650 из 2163)
Метки:
Метки:
или Теодосия Гудман - знаменитая американская артистка немого кино.Теда Бара родилась в Цинциннати в штате Огайо, и тогда ее звали Теодосия (Феодосия) Гудман. Это случилось 29 июля 1890 года. Эта светловолосая девчушка родилась в семье еврея-портного, ее мать была швейцаркой, а вовсе не бедуинской принцессой. Окончив старшие классы, Теодосия решила последовать за мечтой и стать актрисой. Ее первое появление на сцене состоялось в спектакле "Дьявол", премьера которого прошла 18 августа 1908 года в Нью-Йорке. На сцене она играла до 1914 года, когда во время одного из кастингов познакомилась в Фрэнком Пауэллом, режиссером кинокомпании Уильяма Фокса. Потенциал девушки настолько впечатлил Пауэлла, что он немедленно пригласил ее сниматься в его фильме "Пятно". Пауэлл, довольный способностями юной актрисы, убедил Фокса в необходимости дать ей возможность сыграть главную роль в следующем фильме "Жил-был дурак"(A Fool There Was 1915), и именно эта роль стала для Теды счастливым билетом. За несколько месяцев проката фильм принес студии Fox, находившейся тогда не в самом блестящем финансовом положении, 250 миллионов долларов. Пауэлл и Теда вместе придумали ей новое имя, укоротив "Теодосию". Диковинная фамилия "Бара" была "вырвана" из имени ее швейцарского деда, Франсуа Барангера де Коппе. Еще до выхода "Жил-был дурак" кинокомпания Fox сообщила прессе все необыкновенные "подробности" прошлой жизни своей новой звезды. В конце концов, Фокс платил ей целых 150 долларов в неделю и хотел, чтобы его инвестиции окупились с лихвой!. Так Фокс создал первую в истории "сфабрикованную" звезду экрана. Других своих "femmes fatales" Теда Бара сыграла в фильмах "Грех" (Sin, 1915), "Дочь дьявола" (The Devil's Daughter, 1915) и "Женщина-тигр" (The Tiger Woman, 1917) Герберта Бренона. Теда Бара фигурировала в исторических костюмных драмах: она играла Кармен, Даму с камелиями, библейскую Саломею, конечно же, Клеопатру. Женщина-вамп имеет бледное лицо, четко очерченные кроваво-красные губы, темные волосы и густо накрашенные глаза. Последнее было удачной находкой художников по гриму: на протяжении веков женщины красили все, что угодно, - губы, лицо, брови, - только не глаза, но гримеры Теды Бара интуитивно почувствовали, что мистику в ее образе передаст загадочная тень в виде тяжелой обводки вокруг глаз. В 20-е годы этот макияж уже стал классическим: все женщины кинематографа оказались похожи друг на друга, как сестры-близнецы, появляясь на экране с густыми тенями вокруг глаз, строго очерченными яркими губами, которые на экране выглядели черными, и бледным лицом. Так выглядели многие: Пола Негри, Глория Свенсон, в российском кинематографе Вера Холодная. Теда не всегда играла только женщин-вамп. Порой она играла добродетельных девушек, сбившихся с истинного пути. Теда Бара стала первой, кто воплотил на экране образ царицы Египта Клеопатры. Фильм вышел в 1917 году и стал самым знаменитым в ее коллекции. Это был чистый китч: создатели начисто игнорировали в нем историческую достоверность, путая века и даже тысячелетия, наряжая героиню в костюмы Нефертити, в то время как Клеопатра была современницей Римской империи и, соответственно, одевалась и причесывалась по римской моде. Но именно воплощенный Тедой Бара образ повлиял на все последующие экранизации. На пике своей карьеры в 1919 году она снималась в фильмах, производство которых обходилось в 60 тысяч долларов, а сама актриса получала 4 тысячи долларов в неделю. Однако после войны культура поставила крест на теме и образах, которые ранее сама же и превозносила. Популярность фильмов с Тедой начала падать. Кассовые сборы сокращались, она хотела избавиться от своего вампирского клейма, требовала увеличить гонорар до 5 тысяч долларов в неделю. Кинокомпания Fox разорвала с ней контракт. Тогда Теда вернулась в театр, но театральные критики не давали ей покоя. В 1921 году она вышла замуж за Чарльза Брабина, и супруги возвратились в Калифорнию, чтобы он мог снимать фильмы, а она – просто спокойно жить. В 1930-х она участвовала в нескольких театральных постановках и даже написала книгу "О чем никогда не рассказывает женщина", мемуары о своем профессиональном опыте. Книга так и не была опубликована. Теда скончалась от рака желудка 7 апреля 1955 года в Калифорнийском лютеранском госпитале.http://www.liveinternet.ru/community/3210616/post103004250/
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
(28 Ава 5651) На Украине родился Иосеф Зарицкий - израильский живописец. До 1914 г. учился в Киевском художественном училище, затем жил в Москве. В 1923 г. приехал в Эрец-Исраэль и поселился в Иерусалиме (с 1927 г. в Тель-Авиве). Был в числе инициаторов первой выставки художников подмандатной Палестины (1923) и одним из основателей группы «Новые горизонты». Эта группа, в которую входили и ученики Зарицкого Иехезкель Штрейхман (1906–93) и Авигдор Стемацкий (1908–89), создала абстрактно-лирическое течение в израильской живописи. Зарицкий первым из израильских художников экспонировал персональную выставку в Амстердамском городском музее (1955). Лауреат Государственной премии Израиля (1959).Подробнее о людях cентября см. Блог рубрика "Имена".
Метки:
Метки:
Метки:
Пауль Грюнингер не участвовал в Сопротивлении — он был простым служащим швейцарской пограничной полиции, глубоко чтившим устав своего ведомства. Несмотря на это, в августе и сентябре 1938 года, столкнувшись с реальностью в лице тысяч измученных, объятых ужасом, лишившихся всего и оставшихся перед закрытыми границами людей, Пауль Грюнингер пренебрег своим служебным долгом. Он был вынужден выбрать между нравственным законом и законом государства и, вместо того, чтобы задерживать беженцев и отправлять их обратно, Пауль с помощью нескольких подчиненных стал подделывать въездные документы евреев. Задним числом он проставлял в их паспортах даты въезда, предшествовавшие закрытию границ. Таким образом, въезжавшие в страну беженцы не только оставались в живых, но и приобретали официальный статус. Рисковавший жизнью капитан отказывался от любого вознаграждения. «Неповиновение служебному долгу» Пауля Грюнингера позволило спасти 3 601 еврея из Германии и Австрии. В начале 1939 года необычайное количество беженцев, прошедших за короткое время через Санкт-Галленский пропускной пункт, привлекло внимание полицейского начальства. Друг его семьи, работающий на соседнем пограничном посту в Австрии, предупреждал Грюнингера о грозящей ему опасности. Он сказал, что Пауль занесён в «черный список» гестапо и что он должен держаться подальше от Германии. Однако Грюнингер продолжил свою деятельность по спасению людей. Было произведено расследование и открыта «незаконная деятельность» Пауля Грюнингера и его подчиненных. Последние, как выполнявшие приказ непосредственного начальника, преследованиям не подверглись, в то время как сам Грюнингер был уволен в апреле 1939 года без права восстановления в должности, и против него было заведено уголовное дело. Суд состоялся в октябре 1940 года. Права на выбор адвоката у Грюнингера не было, а предоставленный полицией адвокат был известным антисемитом и открыто сочувствовал нацистам. Несмотря на предрешённость приговора, все попытки обвинить Грюнингера в коррупции или объявить его психически больным провалились. 23 декабря 1942 года он был признан виновным в «мошенничестве и систематическом невыполнении служебного долга» и осужден. На суде Пауль свою вину не отрицал, но утверждал, что единственным мотивом его действий была человечность. Подавать на апелляцию он отказался и был приговорён к лишению свободы и к штрафу, а также уволен с должности без права на компенсацию и на пенсию. Как бывшему «уголовнику», Паулю Грюнингеру было трудно получить работу, и он изо всех сил пытался зарабатывать на жизнь. Так и не получив постоянной работы, поддерживаемый друзьями и некоторыми спасёнными им людьми, он умер в бедности в 1972 году, в возрасте восьмидесяти лет. Между тем, специально созданная ассоциация «Справедливость Паулю Грюнингеру!» на протяжении многих лет тщетно добивалась его реабилитации. В 1995 году ассоциация провела встречу, на которую приехали спасенные Грюнингером люди из Австрии, Франции, Израиля и других стран, в том числе известные юристы, журналисты и писатели. Переполненный зал требовал отмены приговора теперь уже не самому Паулю Грюнингеру, но его памяти. В 1995 году, через пятьдесят лет после окончания войны и двадцать три года после смерти Пауля Грюнингера, в том же зале суда, где он был осужден, другие судьи постановили возобновить судебный процесс и освободили его от обвинений. Но лишь в следующем, 1996 году, Швейцария нашла в себе мужество признать свою «ошибку» и посмертно полностью реабилитировать капитана полиции, который слушался своей совести больше, чем приказов сверху. В 1971 году мемориальный институт Яд Вашем в Иерусалиме наградил Пауля Грюнингера Почетной медалью «Праведника народов мира». В его честь названа улица, расположенная в Писгат Зееве — северном районе Иерусалима.
Метки:
- автор "Автоэмансипации".Основное в национальном самосознании Пинскера это необыкновенно глубокое чувство национальной гордости или, как он это сам называет, национальной гордости за себя. Пинскер видит в идее автоэмансипации, не спасение от преследований извне, а в восстановлении национальной чести и в возрождении в нас чувства самоуважения. Очень печально, что другие нас преследуют и презирают. Еще трагичнее, что мы сами как народ реагируем приниженно на такое отношение к нам со стороны окружающих и этим нашим собственным поведением, в какой-то мере, оправдываем презрительное отношение к нам других. Патетическая часть в работе Пинскера посвящена особенно этой внутренней стороне нашей национальной проблемы. Здесь он поднимает часто свой голос до пророческого гнева, в котором слышится трагедиягордого сына народа, потерявшего свою гордость. Пинскер не может смириться с унизительным подобострастием, с которым его народ допускает по отношению к себе самые возмутительные оскорбления. Гордый народ, насколько слаб он бы не был, не может в таких случаях, ничего другого, как тем или иным способом выразить возмущение своей израненной души. Не менее того, не приемлет Пинскер наше униженное поведение по отношению к нашим благодетелям, протестует против отсутствия в нас самоуважения, хотя мы и угадываем их отношение к нам даже в самой незаметной снисходительной улыбке в нашу сторону. «..похвалят какого-нибудь еврея, что он делает честь своему народу — так этот народ настолько глуп, что он этим еще и гордится. Мы так глубоко пали, что чуть ли не делаемся заносчивыми от радости, когда, как, напр., в западной Европе малую часть нашего народа ставят в ровне с не евреями...» (перевод ldn-knigi) Приведенные слова достаточно показывают, как Пинскер оценивает «великий идеал» эмансипации, который в известных кругах еврейства и теперь выражает почти конечную цель в существовании нашего народа. Он видит в акте эмансипации ничто другое как глубочайшее унижение народа, которое заставило бы нас краснеть от стыда, если бы мы не были лишены полностью национального самоуважения. Ни один другой народ не нуждается в эмансипации. Для всех других существуют общее законодательство. Вообще Пинскер воспринимает все свое существование в диаспоре, с эмансипацией или без нее, как одно единственное непрекращающееся унижение. Физические муки народа отходят на задний план по сравнению с душевными муками, вызванные этим оскорбительным состоянием. Само по себе презрение со стороны окружающих было бы для него не так непереносимо, если бы он в то же время мог бы многих тем успокоить, что это не более, чем результат многовековых предрассудков, невежества и т. д. Его гордый дух смог бы тогда просто презирать это презрение. Но, к сожалению, он не мог не заметить, что поведение его народа играет не последнюю роль в таком отношении к нему со стороны других. «..Вы презренны, потому что у вас нет самолюбия и нет национального самосознания». Национальное самосознание! Где же его взять? В том-то и заключается великое несчастье нашего племени, что мы не составляем нации, что мы только евреи. Мы — стадо, рассеянное по всей земле...» «Стадо». В одном этом слове собрал Пинскер все горькие истины, когда он говорит о душевном состоянии евреев в то время. Стадо не думает ни о чести, ни о будущем — оно вообще ни о чем не думает кроме как о непосредственной опасности, от которой оно как-нибудь пытается спастись, неважно как, все вместе или каждый в отдельности. Именно в этом смысле понял Пинскера Л. Гордон, в посвященном ему стихотворении «Божье стадо» (Едер Адонай). Но все же поэтическая натура Гордона не смогла превозмочь себя и заклеймить позором людское стадо в своем видающемся произведении. Это удалось другому, более одаренному поэту Бьялику в его бессмертных «Песнях гнева». Как обидно, что Пинскеру не привелось до этого дожить. Он узнал бы, что его пророческое слово не пропало зря и умирая, он нашел бы утешение в том, что он не был ПОСЛЕДНИМ ГОРДЫМ ИУДЕЕМ. Ахад Гаам «Гордый Иудей»
Метки:
Метки:
- праведник Мира. Погибла в концлагере Равенсбрюк 31 марта 1945 года.Поэт, прозаик, публицист, художник, философ, общественный и религиозный деятель. В человеческой памяти эта необыкновенная женщина осталась под именем, принятым в монашестве, — мать Мария. Последнее и окончательное имя, перекрывшее те, которыми она звалась прежде. В девичестве — Лиза Пиленко, в замужестве — Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева, во втором браке — Скобцова. За каждым именем — новый жизненный этап, множество ярких, прекрасных событий и столько же трагических! «В личности матери Марии были черты, которые так пленяют в русских святых женщинах — обращенность к миру, жажда облегчать страдания, жертвенность, бесстрашие», — говорил о ней философ Николай Бердяев. Лиза впервые увидела свет 20 декабря 1891 г. в Риге, где отец ее — Юрий Дмитриевич Пиленко — служил в должности товарища прокурора окружного суда. Потомственный дворянин, он был юристом по образованию, а по призванию — увлеченным агрономом-виноградарем. И когда в 1895 г. два печальных события, последовавших одно за другим (кончина родителей), потребовали его присутствия в анапских поместьях — Хан Чокрак и Джемете, он решил оставить службу и перевез семейство от холодного Балтийского к теплому Черному морю. Юрий Дмитриевич и три его сестры были хорошими виноделами. Став взрослой, этим будет увлекаться и Елизавета Юрьевна, продолжая семейную традицию. После Февральской революции она подарит местным крестьянам усадьбу Хан Чокрак с просьбой устроить там школу для детей; школа была создана и существовала до конца 40-х гг. В Петербург Лиза впервые попала весной 1894 г. Мать, Софья Борисовна (урожденная Делоне), привезла девочку надачу к своей тетке Е. А. Яфимович, в прошлом фрейлине при дворе великой княгини Елены Павловны. С той поры и вплоть до 1906 г. Софья Борисовна с Лизой и младшим сыном Дмитрием приезжали к ней почти ежегодно. Весной 1905 г. Ю. Д. Пиленко был назначен директором Императорского Никитского ботанического сада и Никитского училища садоводства и виноделия. Семья переехала в Ялту. Год спустя неожиданно и скоропостижно Юрий Дмитриевич скончался, а вслед за ним в Петербурге умерла крестная мать Елизаветы Е. А. Яфимович. Вдова с детьми наскоро продала часть земель и засобиралась в столицу, поближе к родственникам. Несмотря на более чем скромные средства, Лиза училась в дорогих частных гимназиях, а в 1909 г. поступила на философское отделение историко-филологического факультета Высших женских (Бестужевских) курсов. Здесь она слушала лекции философов С. Л. Франка, Н. О. Лосского, юриста Л. И. Петражицкого. Впрочем, проучилась Елизавета Пиленко на курсах не более полутора лет. Зимой 1908 г. на одном из вечеров современной поэзии гимназистка Лиза впервые увидела выступающего с эстрады Александра Блока. Можно сказать, что встреча эта определила всю дальнейшую жизнь Елизаветы Юрьевны. Любовь поселилась в сердце девушки и красной нитью прошла по ее судьбе — любовь, которую поэт не счел для себя возможным разделить. В один из февральских дней Елизавета пришла на квартиру Блока, чтобы получить, как писала уже будучи монахиней, ответы на вопросы о смысле жизни, поделиться своими исканиями и сомнениями, показать свои стихи. Позже она вспоминала: «Странное чувство... я оставила часть души там. Это не полудетская влюбленность. На сердце скорее материнская встревоженность и забота. А наряду с этим сердцу легко и радостно...» Вскоре Лиза получила письмо от поэта, в которое было вложено стихотворение «Когда вы стоите на моем пути...» В конце февраля 1910 г. неожиданно для родных, подруг и для себя она выходит замуж. Супруг — Дмитрий Владимирович Кузьмин-Караваев — юрист и историк, был близок к эстет- ствующйм модернистским литературным кругам, куда ввел и молодую жену. Увлеченная поэзией, она подружилась с Анной Ахматовой, Николаем Гумилевым, другими поэтами «Серебряного века», была участницей «сред» в знаменитой «Башне» Вячеслава Иванова, активным членом «Цеха поэтов», гостила в Коктебеле у М. А. Волошина, посещала собрания Религиозно-философского общества. Скоро Елизавета Юрьевна сама начала печататься: в 1912 г. вышла первая книга стихов «Скифские черепки», а в 1916 г. — поэтический сборник «Руфь», где все больше стали сказываться ее религиозные искания и утверждающееся в душе христианство. К слову сказать, она стала первой женщиной, заочно изучавшей богословие в Петербургской духовной академии и закончившей ее. Отношения с мужем откровенно не ладились: то, что их объединило — увлечение модными поэтическими и философскими течениями, а главным образом стремление к богемному образу жизни, — потеряло для Лизы былую привлекательность. Она явственно начала осознавать, что душа ее попала в капкан «безответственных слов». Ей, как человеку необычайной активности и действия, мир неспешных интеллектуальных бесед и философствований на отвлеченные темы, уводящих от конкретных нужд народа, казался ненужным. К тому же в гимназические годы у Елизаветы перед глазами был яркий пример бескорыстного служения, основанного на христианской вере и любви к ближнему, — речь идет о ее петербуржских тетушках по отцовской линии, профессионально занимавшихся благотворительной деятельностью, — куда более близкий ее характеру. Ранней весной 1913 г. Елизавета Юрьевна уехала из Петербурга в Анапу. Пришло время осмысления пережитого в столице. Поселившись в имении Джемете, она продолжала писать стихи, занялась виноделием. Окончательный разрыв с мужем произошел осенью (вскоре после развода он принял католичество, а в 1920 г. эмигрировал, вступил в орден иезуитов и принял священство). А на исходе октября родилась внебрачная дочь Лизы. И было дано ей имя Гайана, что на греческом языке означает «земная», ибо рождена была от земной любви, которой Лиза пыталась заглушить бездонную страсть к Блоку. Первая мировая война положила конец тихой провинциальной жизни. Ушел на фронт и пропал без вести отец Гайаны. Елизавета Юрьевна, не привыкшая быть в стороне от общественной жизни, осенью 1917 г. вступила в партию эсеров, какое-то время возглавляла городскую мэрию Анапы. С приходом большевиков, не разделяя их мировоззрения, все же согласилась стать комиссаром по здравоохранению и образованию. Позже она оказалась вовлеченной в борьбу эсеров против большевистской власти. Затем была арестована представителями Добровольческой армии, которым ее взгляды показались слишком «левыми», приговорена к расстрелу. Но на защиту поэтессы встали М. Волошин, А. Толстой, Н. Тэффи, Н. Крандиевская, В. Инбер и другие. Елизавету Юрьевну освободили. В следствии по ее делу принимал участие бывший учитель, а в то время член правительства Кубанского края Даниил Ермолаевич Скобцов. Позже они обвенчались. В 1920 г. Лиза с матерью и дочерью эмигрировала из России. С потоком беженцев из Новороссийска она отправилась в Грузию, где в Тифлисе у нее родился сын Юрий, затем на запад — в Константинополь, ставший лишь временным пристанищем. Здесь семья Скобцовых воссоединилась (Даниил Ермолаевич эвакуировался отдельно с кубанским казачьим правительством). Потом — в Белград. В Югославии, накануне переезда в Париж, на свет появилась дочь Анастасия (1922 г.). Франция встретила беженцев несколько приветливее, чем предыдущие страны, хотя это никак не означало ни конца бедственного положения семьи, ни избавления от изнурительной работы. Елизавета Юрьевна окончательно испортила свои и без того близорукие глаза, выполняя швейные заказы. Когда Даниил Ермолаевич, выдержав экзамен, начал работать шофером такси, казалось, что станет легче... Говорят, Господь особо испытывает тех, кого хочет отметить своей любовью. Да, испытаний Лизе было отмерено сполна. Зимой 1926 г. тяжело заболела Настя. Доктора проглядели менингит в той стадии, когда можно было чем-то помочь. Девочку поместили в знаменитый Пастеровский институт; мать получила особое разрешение находиться при больной, ухаживать за ней, и в течение почти двух месяцев она присутствовала при медленном умирании своей дочери. 16 марта 1932 г. в храме Сергиевского подворья при парижском Православном Богословском институте Елизавета Скобцова приняла монашеский постриг, получив имя Мария в честь святой Марии Египетской. Но она не ушла в монастырь, а осталась работать в миру, поддерживая тех, кто оказался на дне эмигрантской жизни. «...Я знаю, что нет ничего лицемернее, чем отказ от борьбы за сносное матерьяльное существование обездоленных под предлогом, что перед вечностью их матерьяльные беды ничего не значат», — писала она. Для матери Марии любовь к Богу и любовь к людям были неотделимы. Не признавая голого аскетизма, она отстаивала право принявшего постриг быть в гуще жизни: «Сейчас для монаха один монастырь — мир весь». Еще с 20-х гг. она считала социальную работу одной из важнейших. Созданное по ее личной инициативе объединение, названное «Православное дело», стало центром социальной помощи, а также местом встречи многих писателей и ученых. Мать Мария и ее соратники организовали несколько общежитий и дешевых столовых, санаторий для туберкулезных больных, оборудовали две православные домовые церкви. Монахиня Мария сама участвовала в их росписи и вышивала иконы. Физической работы она не боялась: и полы мыла, и перебивала матрацы, и в то же время писала пламенные речи, выступала на конференциях. Ее перу принадлежит ряд полемических статей со страстной защитой своего понимания монашества как полного самоотречения в пользу служения людям, которое она считала первоочередной задачей — куда выше созерцания и «аскетических упражнений». Вместе с тем, оказывая помощь больным и безработным, мать Мария никогда не опускалась до снисходительной благотворительности, унижающей и дающего и принимающего. Как-то раз ее спросили: «Почему вы в вашей столовой кормите не бесплатно, а берете один франк?» (в обычной закусочной мало-мальски приличный обед стоил франков восемь). Она ответила: «Я кормлю за франк, и все довольны: какая мать Мария молодчина, что так выкручивается. Если же я стала бы давать даром, каждый сказал бы: даром кормить невозможно; значит, кто-то дает деньги и, возможно, часть остается в ее кармане. А если я вижу, что человеку и франк не по силам, я ему его дам. Но все же он будет относиться к этому обеду более уважительно». Мать Мария не останавливалась даже перед тем, чтобы выписывать фиктивные справки о работе в основанных ею домах, потому что такие справки давали возможность устраиваться на реальную работу. Через несколько лет парижская администрация заподозрила неладное и действительно выявила фиктивность многих справок, выданных матерью Марией, но уважение к ней было настолько велико, что этому делу не дали хода. В 1936 г. многострадальную женщину постигло новое горе: ее старшая дочь Гайана, вернувшаяся за полтора года до того в Советский Союз, скоропостижно скончалась в Москве, согласно укоренившейся версии ,— от тифа. Мать Мария приняла эту смерть с христианским смирением. Она вообще мало делилась своими переживаниями с окружающими, внешне держалась с людьми непринужденно: веселая, немного лукавая улыбка часто озаряла ее полное, румяное лицо и оживляла карие глаза. Она охотно общалась с людьми и производила впечатление открытости и прямоты. Интересен тот факт, что еще накануне нападения Германии на СССР Американский Еврейский Рабочий комитет составил список лиц, которых США готовы были принять в качестве беженцев. В том списке была и мать Мария. Надо ли говорить, что проблемы выбора для нее даже не существовало. После оккупации Франции Елизавета Юрьевна наладила контакты с организациями французского Сопротивления. Она спасала евреев, отправляла посылки заключенным, укрывала бежавших советских военнопленных и французских патриотов. Во время массовых арестов евреев в Париже летом 1942 г. она проникла на зимний велодром, где их держали в изоляции, и провела там три дня. Ей удалось организовать побег 4-х детей в мусорных корзинах. В одном из ее общежитий в годы войны провел свои последние дни поэт К. Бальмонт. В другом пансионате ей удалось спасти от уничтожения архив И. Бунина. В феврале 1943 г. мать Мария была арестована, вместе с ней в гестапо попал и сын Юрий (был отправлен в концлагерь Бухенвальд, а затем в Дору на строительство подземных ракетных заводов, где и погиб в феврале 1944 г.). Даже в нацистском лагере смерти Равенсбрюк, где она провела в качестве узницы последние два года жизни, мать Мария была духовной и моральной опорой своих товарок — заключенных вместе с ней французских коммунисток и участниц Сопротивления. Читала стихи, рассказывала о России, о Блоке, перевела на французский язык «Катюшу», и ее, невзирая на запрет, пели узницы концлагеря. Своей верой, бодростью, участием она поддерживала множество людей. Здесь, в лагере, был предел человеческой беды и муки и страшная возможность духовного отупения и угасания мысли, здесь так легко было дойти до отчаяния. Но мать Мария уже умела осмысливать страдания и самую смерть. Она учила своих подруг по несчастью пересматривать свое отношение к окружающему, находить утешение даже в самых страшных образах лагерного быта. Так, непрерывно дымящие трубы крематория создавали чувство обреченности; даже ночью полыхало зарево печей, но мать Мария, показывая на тяжелый дым, говорила: «Он такой только вначале, около земли, а дальше, выше делается все прозрачнее и чище и, наконец, сливается с небом. Так и в смерти. Так будет с душами»... Рассказ о матери Марии был бы неполным без упоминания о ее незаурядных художественных способностях. Она прекрасно рисовала (некоторые ее акварели хранятся в Русском музее в Санкт-Петербурге), владела техникой древнерусского шитья, иконописью, росписью стен, техникой витража. И до последних дней жизни в ней не умирал художник. Даже в невероятных условиях концлагеря, терпя голод, холод, непосильный труд и жестокие побои, Елизавета Юрьевна находила в себе силы творить. Здесь ею была вышита икона «Пресвятая дева с распятым младенцем», по словам очевидиц, производившая сильнейшее впечатление, и создана вышивка «Высадка союзных войск в Нормандии», тканью для которойпослужила обычная лагерная косынка одной из женщин. 31 марта 1945 г., накануне праздника Пасхи, Елизавета Скобцова была умерщвлена в газовой камере (по некоторым данным — заменив собой одну из узниц). Это случилось за два дня до того, как под эгидой Красного креста начали освобождать заключенных, вывезенных из Франции...