Израильское молочное хозяйство самое продуктивное в мире. Средняя корова (не рекордистка) здесь приносит 13 тысяч литров молока в год. Хваленая американская (ковбои, молчать!) дает 9 тысяч. Лучшие европейские (голландки) — 7,5 тысячи, вдвое меньше своих еврейских сестер. «Удой» же израильских бычков и вовсе дороже золота и при этом идет нарасхват: «племенной материал» — важный сегмент сельскохозяйственного экспорта.
Все это известно специалистам. Но гораздо меньше известно, что возникло все это не просто на пустом месте, но и вопреки тому, что знала до той поры сельскохозяйственная наука и практика. Не с нуля даже, а с минуса.
Корректировка Библии
«Молоко» на иврите — «халав». Израильтяне, которые владеют обоими языками, убеждены: русское слово «халява» — от него. Якобы в старой Одессе существовал обычай раздавать по пятницам бесплатное молоко бедным детям — учащимся ешив, религиозных училищ.
В русском блатном жаргоне, тоже сформировавшемся в Одессе, много ивритских слов. «Шмон», «ксива», «клифт», «мусор», «малина», «хипеш», «хевра», «шара», «параша», «ботать» и «феня» — оттуда. «Халява» вполне может быть из того же источника. Хотя этимологические словари дают другую версию, но в советское время, когда они издавались, принято было умалчивать о еврейском происхождении как людей, так и слов. Единственное, что точно не соответствует действительности, так это версия, что молочное изобилие досталось евреям на халяву.
«Земля, текущая молоком и медом» и в самом деле была когда-то такой. Не только по библейским рассказам, но и по свидетельству древних историков, не было на Ближнем Востоке земли обильнее и плодороднее, чем Иудея. Тучные поля, сочные пастбища, густые леса, цветущие сады, щедрые почвы поражали воображение путешественников. Они писали о пятикилограммовых гроздьях винограда с ягодами, как сливы, о финиках величиной с куриное яйцо, о фантастических урожаях ячменя и хлопка, об ореховых и оливковых рощах. То, что обычно растет либо в северных странах, либо в южных, но нигде вместе, здесь росло и плодоносило — словно все богатство природы стремилось раскрыться на этой благословенной земле.
На рубеже XIX-ХХ веков, когда евреи (в основном из Российской империи) стали возвращаться на обетованную землю, эти рассказы казались горькой насмешкой. В описаниях паломников (а среди них в разное время были и классики — Николай Гоголь, Иван Бунин, Марк Твен) Палестина предстает забытым Богом краем — с унылыми пейзажами, жалкой растительностью, бедным населением. Выжженная земля, бесплодные почвы. Козы съели страну и вытоптали ее в пыль.
Сельское хозяйство в Палестине считалось нерентабельным. Владельцы земель — арабские шейхи — предпочитали жить во дворцах Дамаска. Местные феллахи влачили жалкое существование. Леса вырубили (300 лет Ближний Восток топил печи дровами из Палестины), почвы осыпались, вся страна — пустыни, камни и болота. Что тут может вырасти? Да и кто будет растить?
Идея сионизма — жить в своей стране и заниматься свободным трудом на своей земле — первопроходцами воспринималась буквально: труд должен быть крестьянским. Дети местечковых лавочников, маклеров и адвокатов ехали в Палестину, чтобы непременно заниматься хлебопашеством. Они не умели даже полить вазон, по выражению классика израильской литературы Амоса Оза, выросшего в иерусалимском квартале среди еврейских толстовцев, но стремились крестьянствовать, ибо все остальное — проклятое прошлое, не сионизм.
Пока ехали богомольцы, бежавшие от погромов 1880-х и готовые жить на подачки благотворителей, это была чисто гуманитарная проблема. Но после первой русской революции хлынули идейные сионисты, в основном социалисты, эти на меньшее, чем преобразование земли и возрождение страны своими неумелыми руками, не соглашались.
Самое невероятное, что это им в конце концов удалось. Как решилась земледельческая проблема — с одного дикого колоска,— отдельная история (см. «Огонек» N 34 за 2015 год). Для нашего сюжета важно то, что этих пионеров («халуцим» на иврите) было относительно много и были они молодыми. Не умея обеспечить плодородие нещедрой земли, они с энтузиазмом принялись выполнять первую заповедь, данную Богом Адаму и Еве: «Плодитесь и размножайтесь!» Известно же, для всего, что надо делать руками, нужны знания и навык, а тут получается само собой — дело молодое.
Ага, дети пошли. А детям нужно молоко. С ним было еще хуже, чем с хлебом. То, что не текла теперь обетованная земля медом, ладно бы, но что она даже не сочилась молоком, делало ее несовместимой с жизнью. Что-то надо было менять: либо землю, либо планы, либо скотоводство.
От эволюции к революции
В арабской Палестине молочного животноводства практически не было. Коров было мало, и толку с них было, как от козы,— полтора литра в день на одну рогатую голову. Для халуцим нехватка молока стала сердцевиной продовольственной проблемы. Ее надо было решать срочно и кардинально.
Стали закупать сирийских коров. Те были продуктивнее вдвое, но и 3 литра в день — не бог весть. Потратились — привезли лучших европейских коров: датских, голландских, баварских… Деньги на ветер! Изнеженные северянки изнывали на этой жаре. Быков к себе не подпускали — какая любовь под таким солнцем? Беременели трудно, доились плохо, быстро дохли неудовлетворенными.
Ошибку поняли: нельзя не учитывать климатические условия. А вот давайте скрестим привычных к жаре сириек с тучными северянками — получим и то, и другое. Ну, мы-то знаем, что ребенок может оказаться не таким красивым, как мама, и не таким умным, как папа, а как раз наоборот — страшным, как умница-папа, и глупым, как красавица-мама. Так и вышло: эти полукровки были злыми, как собаки, унаследовав дурной нрав у сирийских родителей, а доились плохо: европейская тучность не прижилась.
А, так надо просто слабую кровь усилить! Следующим шагом кибуцных селекционеров было улучшение выведенного гибрида за счет знаменитых своими удоями голландских коров. Но как приспособить потомство северянок к жаркому климату? Тогда родилась ключевая идея, кощунственная по сути,— она могла прийти в голову только неофитам от животноводства. Идея такая: а нечего коров пасти! Пусть стоят в стойлах, в тенечке хлевов, и получают корма с доставкой на дом. Это и была революция.
До сих пор молочные коровы в Израиле всю жизнь проводят на приколе — без привязи, но под крышей. Плотный травяной навес защищает от солнца. Стен нет — животных обдувает ветер, ну, еще и душ несколько раз в день ради прохлады. И если, проезжая по Израилю, вы увидите коров на выпасе — это либо арабские, либо те еврейские, которых растят на мясо.
Плоды «Христианской победы»
Стойловое содержание и смелая селекция — два кита животноводства в Израиле. О третьем — позже. Пока — о втором.
Только две страны в мире получали основной приплод крупного рогатого скота искусственным осеменением, начиная с 1930-х,— Советский Союз и Израиль (а еще раньше — еврейская Палестина). В СССР к прогрессу подтолкнуло кулачье проклятое. Во время раскулачивания сельские мироеды коров отдавали — куда деваться, а вот бычков забивали. В колхозные стада буренки приходили вдовыми. И тогда биолог Виктор Милованов (впоследствии академик ВАСХНИЛ, лауреат Сталинских премий) создал технологию искусственного осеменения. То есть не сам метод, а именно технологию. Она и спасла колхозные стада от бесплодия.
В 1935-м это новшество привез в Палестину английский репатриант и ученик Милованова Генри Фокс. Евреям тоже не хватало породистых бычков, и разработанный в московском ВНИИ животноводства метод был принят на вооружение.
Сам Фокс накануне Второй мировой исчез, и лишь по его письмам оставленной в Эрец-Исраэль зазнобе (естественно, на русском) выяснилось, что настоящая его фамилия — Подгаец и был он, скорее всего, двойным агентом. Наследие беглого шпиона обеспечило устойчивый рост молочного стада в кибуцах и мошавах. На этом молоке выросли первые поколения коренных израильтян, сабров,— основная боевая сила в войне за независимость.
Первая война Израиля стала самой кровопролитной в его богатой войнами истории: потери составили 1 процент населения. И 10 процентов молочного стада. При этом население после провозглашения государства быстро росло: началась массовая репатриация. Снова возник жестокий дефицит молока, его выдавали по карточкам и только детям. Нужно было срочно пополнить поголовье.
Были разосланы гонцы по всему миру. Миссию возглавлял секретарь ассоциации животноводов Эфраим Шморгат. От канадок он пришел в замешательство, прислал телеграмму: «Экстерьер ужасен. Быки — пузатые монстры. Коровы безобразны, как смертный грех. Но удои хорошие…»
Не с лица воду пить — выбрали продуктивных дурнушек. В 1950-м пароход The Christian Victory («Христианская победа») доставил в Израиль 6527 голов скота из Канады и США. От них и пошла элитная израильская порода. Когда в 1970-х начали составлять рейтинги продуктивности коров, выяснилось, что еврейские — лучшие в мире. Первенство они держат до сих пор.
А Израиль стал одним из признанных экспортеров коровьих эмбрионов. Ежегодно проводятся международные ярмарки племенного материала. Постоянным и страстным их участником в качестве поставщика бычьего семени был прославленный генерал, а затем премьер-министр Ариэль Шарон. С сыновьями, Омри и Гиладом, до сих пор содержащими семейную ферму «Шикмим» недалеко от границы с сектором Газа, заработал на этом миллионы.
Ныне молочное стадо в Израиле почти все из коров отечественной породы. Они очень дальние родственники пассажирок «Христианской победы», ведь борьба за улучшение генетического состава стада путем селекции идет постоянно: здесь подправить, там прибавить… А то и убавить. Например, долгое время боролись за увеличение коровьего вымени (больше вымя — больше молока, понятное дело). Селекционеры добились своего: у израильских коров вымя вдвое вместительнее, чем у их прабабушек — канадских и голландских рекордисток. Но выяснилось: большие титьки — не всегда благо, с вдвое большим выменем коровы вдвое меньше живут: слишком тяжела ноша. Сколиоз, остеохондроз — профессиональный недуг израильских буренок (говорят, та же проблема у моделей и стриптизерш, злоупотребляющих силиконом). Пришлось заняться укреплением остального тела — занимаются до сих пор.
«А поцеловать?..»
Третий кит здешнего молочного животноводства — абсолютная технологичность. Местный коровник не выглядит фабрикой по производству молока, тем не менее он ею является. Вы вряд ли увидите там кого-либо из персонала, но коровы, слоняющиеся по загону, под постоянным присмотром.
Компьютерная система знает не только биографию и родословную всех животных. Коровы ходят постоянно с компьютером на ноге. Система знает, сколько, когда и чего корова попила-поела. Каждая. Умеет изменить рацион исходя из потребностей животного и его состояния: беременным одно, яловым другое, дойным третье, и из качества молока — кому белков добавить, кому жиров. Под контролем вес, рост, удойность, состав и цвет молока — само собой, но также: количество шагов за единицу времени и жевательных движений (двигательная активность и аппетит — важнейшие показатели здоровья), признаки мастита и готовность к оплодотворению.
Тут свои замеры: если корова слишком часто прядет головой (фиксируют и это!), значит, хочется ей под быка, а получит она его семя — причем именно того, от кого ей положено понести, согласно компьютерной выборке, суженого-сцеженного,— беременность не повод для знакомства. Затяжелеет и успокоится, тут важен не процесс, а результат. И снова обычная жизнь: носить, жевать, доиться.
Три раза в день — охлаждающий душ, после — воздушная сушка. Время от времени коров через вентиляторы окропляют холодной водой, остужая. На дойку они приходят сами — когда захочется. Подсчитано (евреи все считают!), что буренки дают больше молока и реже болеют, если доить их, когда приспело им, а не дояркам,— кто бы мог подумать!
Корова испытывает потребность опорожнить вымя — встает с настила и идет в тесный загончик, где ее всегда облегчают. У каждой на ухе серьга с чипом, по которому робот опознает ее и запирает за ней калитку, чтобы другие не мешали: дойка — процесс интимный. Если она пришла не вовремя, просто из баловства, через слишком короткое время после предыдущей дойки, через 17 секунд робот ее выгонит легким ударом тока. Коровы знают эти строгости и, не получив обслуживание в течение 16 секунд, уходят из загона сами, чтобы не будить лиха. Если сразу нескольким коровам захотелось облегчиться одновременно, они послушно выстраиваются в очередь.
Робот обнимет буренку стальными обручами, чтобы не дергалась. Он знает размер и расположение всех ее четырех сосков, вымоет каждый с йодом, точно вставит присоски, вбросит в кормушку положенную именно этой корове порцию еды — и процесс пошел. Пока корова жует и доится, идет анализ качества молока: консистенция, цвет и особо — наличие в нем крови. Это признак мастита. Обнаружится хоть капля — корову отправят на лечение, а молоко в брак. Только чистое и кондиционное будет охлаждено до 4 градусов, перелито в общий резервуар и отправится на переработку. Опорожнившись, корова выйдет с другой стороны загона. Что она не успела доесть во время дойки — дожует снаружи.
Им еще и музыку включают (в основном классическую) для поднятия настроения и удоев. Разве что не целуют, как в известном анекдоте про искусственное осеменение,— с этим плохо: коров на крупных израильских фермах так много, а людей так мало, что некогда. Здесь даже навоз убирают раз в 3-5 лет. На этой жаре и под вентиляционным обдувом он быстро сохнет и служит прекрасным настилом в коровниках.
Статистические данные с ферм сводятся в единую систему Ассоциации молочного животноводства. По ним определяются каждый год 150 лучших коров и 50 бычков. Их родословные и генетические коды — ориентиры для дальнейшего воспроизводства. По рекордистам улучшается качество всего стада страны. («Огонёк» №45 14.11.2016)
Метки: Израиль, Производство молока