Календарь на 26-е декабря
Третий сын Иоханана Гиркана. Отец и братья относились к нему с пренебрежением. В ранней юности Александр не пользовался расположением своего отца, который, не желая видеть сына при дворе, отправил его на обучение в Галилею. Там юноша получил хорошую военную подготовку, но не то гражданское и духовное воспитание, которое требовалось для будущего правителя и первосвященника. После прихода к власти старшего брата Аристобула 1 в 104-103 гг., Александр был заключен в тюрьму. Когда Аристобул умер, его вдова Саломея Александра (Шломцион) освободила Александра и, согласно еврейскому обычаю, стала его женой. Никто и не предполагал в нем возможного претендента на царский престол. Смерть отца и двух братьев неожиданно поставила Яная во главе государства. Новый царь, напоминающий по своим наклонностям больше эллина, чем еврея, знал только одну цель в жизни: распространить власть Иудеи на всю Палестину. Попытка захватить Птолемаиду (см. Приложение: "Акко") привела к нашествию египтян, которые давно собирались вернуть Иудею под свою власть. Янаю удалось захватить несколько городов на берегу моря и по течению Иордана. Политическую историю Иудеи во время правления Александра можно разделить на три периода. В первый период, со 103 по 95 год, Александру удалось полностью овладеть приморскими территориями от горы Кармел на севере до границы с Египтом на юге. Другим важным достижением в этот период явилось овладение крепостью Гадара в Заиорданье, осада которой продолжалась 10 месяцев. Эта победа позволила полностью подчинить всю Палестину. Второй период, с 95 по 83 год, характеризуется глубоким внутренним раздором и волнениями, сотрясавшими всю Иудею. Влиятельная в стране партия фарисеев не уважала его ни как царя, ни как первосвященника. Ему не могли простить дружбы с аристократами и саддукеями. Широкие слои еврейского населения под руководством своих духовных вождей-фарисеев противились не только военным мероприятиям царя, но и все усиливающейся неограниченной власти монарха, все возрастающему влиянию саддукеев, поддерживаемых царем- первосвященником. В один из праздников Суккот первосвященник совершал богослужение в Храме. Ему подали воду в серебряной чаше для возлияния на жертвенник, согласно принятому фарисеями народному обычаю. Но царь, в угоду саддукеям, не признававшим этот обычай, вылил воду на землю. Собравшаяся в Храме толпа возмутилась этим поступком и начала бросать в царя этрогами. Царь приказал своим наемным солдатам- язычникам усмирить народ. 6000 иудеев было убито во дворе Храма! После этого народ откровенно возненавидел Яная. Когда вскоре царь вернулся из неудачного похода против арабов, в Иерушалаиме вспыхнуло восстание. Шесть лет длилась борьба народа со своим царем, 94-88 гг. до н.э. Александр сражался с восставшими при помощи наемных войск, не останавливаясь ни перед какими жестокостями. Враждебно настроенные к Александру Янаю евреи пригласили Деметрия III из Сирии, который напал на Иудею и нанес Янаю поражение в Шхеме в 89 году. Янай вынужден был бежать и скрываться в горах. Но вскоре царю удалось завоевать крепость, где находилось множество фарисеев, и он жестоко отомстил им. 800 фарисеев были казнены на крестах. Мера наказания, применявшаяся обычно для антигосударственных преступников Рима. Многим пришлось бежать в Сирию и Египет. Народ прозвал Яная “фракийцем”, т.е. “дикарем”. Во время этой гражданской войны погибло около 50 000 евреев. Когда царь устал сражаться с собственным народом и предложил фарисеям перемирие, те ответили: “Только смерть твоя примирит нас с тобою.” Последний период правления Александра Яная, с 83 по 76 год, явился вершиной территориальной экспансии Хасмонеев. Александру удалось стабилизировать внутреннее положение и установить границу с Египтом. Однако здоровье царя все ухудшалось. Чувствуя приближение смерти Янай раскаивался в своих жестокостях. Он передал управление государством своей жене, Саломее Александре (Шломцион) и посоветовал ей примириться с фарисеями: “Не бойся ни фарисеев, ни саддукеев, бойся только крашеных, которые делают все дурное и выдают себя за праведников”. На 27 году своего царствования, в 76 г. до н.э., Александр Янай умер во время осады крепости Регев, расположенной к востоку от реки Иордан, оставив вдову и двух сыновей, Гиркана II и Аристобула. переводчик дат, источник, источник
Метки:
«Начнём с начала, если это для кого-нибудь интересно. История моего рода, до моего появления на свет – область очень мало известная для меня. Подозреваю, что мой прадед или прапрадед был еврей. Деда и отца помню очень мало. Слышал только, что отец мой, надворный советник Яков Семенович Надсон, очень любил пение и музыку, это и я от него унаследовал. Иногда мне кажется, что, сложись иначе обстоятельства моего детства, я был бы музыкантом. Но в целом история моего детства – грустная и темная». Так начиналась автобиография одного из самых известных поэтов России второй половины XIX века Семёна Яковлевича Надсона. Поэта русского, но неизменно включенного во все еврейские энциклопедии.
Он и сам считал себя русским, рос в нееврейском окружении. Более того, находился под опекой юдофобской родни, открыто разжигавшей антисемитскую истерию того времени. Из-за всего этого начало автобиографии выглядит логичным – никакого видимого интереса к своим корням. Тем не менее через год после этой автобиографии Надсон напишет свой поэтический шедевр «Я рос тебе чужим, отверженный народ», навсегда связавший его с еврейством. Позже историк русской и русскоязычной еврейской литературы Василий Львов-Рогачевский называл Надсона «ассимилированным бардом», который «был заражен болью еврейского народа». После стихотворения о евреях Надсон стал писать еженедельные фельетоны с презрением к тем, кто эту боль причиняет. И это окончательно заострит на нем взоры российских антисемитов. В ответ на фельетоны Надсона последовал, по словам того же Львова-Рогачевского, «закамуфлированный журналистский погром, учиненный авторами-юдофобами». Результатом этого погрома стала смерть поэта. Несмотря на то, что Надсон долго болел, ни у кого из современников не вызывал сомнения тот факт, что «добили» Надсона именно скандальные очерки в его адрес. Он умер в 24 года, за восемь дней до 50-й годовщины гибели Александра Сергеевича Пушкина, после чего «дуэльная» метафора канонизировала жизнь и смерть Семена Надсона в литературе.
Будущий поэт родился в Петербурге 26 декабря 1862 года в семье надворного советника Якова Семёновича Надсона и Антонины Степановны Мамонтовой. Год спустя семья переехала в Киев, где отец Семена умер. Мальчику на тот момент едва исполнилось два года. Проведя несколько лет в Киеве и сменив несколько пристанищ, мать, содержавшая двоих детей, привезла их в Петербург, где ее старшие братья пристроили Семена в приготовительный класс первой классической гимназии. После того как мать повторно вышла замуж, семья вновь возвратилась в Киев. Здесь новый супруг матери Надсона в припадке умопомешательства повесился, и семья вновь осталась без средств к существованию. Последовал очередной переезд в Петербург, где Семена отдали на обучение в военную гимназию. После же смерти матери от чахотки каждого из детей взял на свое попечение один из братьев покойной. О том, как проходило воспитание сироты, можно прочесть в его дневниках. Конечно, не все было очень уж плохо, но дядя и тетя не раз и не два напоминали Семену о его еврействе, не сильно стесняя себя в выражениях. «Когда во мне, ребенке, страдало оскорбленное чувство справедливости, – записал он в дневнике в 1880 году, – и я, один, беззащитный в чужой семье, горько и беспомощно плакал, мне говорили: “Опять начинается жидовская комедия”, – c нечеловеческой жестокостью оскорбляя во мне память отца». Оба брака его матери родственники считали «неудачными», а первый из них, «с каким-то жидовским выкрестом», даже позорным. Они же убеждали Надсона, что «позорное пятно еврейства он сможет смыть только военной службой, что это для него единственный выход...»
Не смея противиться воле своего опекуна, по завершении гимназического курса в 1879 году Надсон поступил в Павловское военное училище, отразив в дневнике: «Мне ненавистны так называемые военные науки». А что касается «позорного пятна», навешенного на него родственниками, то все их старания ожидаемого результата не принесли. После того как по империи прокатилась волна погромов, Надсон не постеснялся признаться в своем еврействе пред лицом завзятого юдофоба, армейского офицера и литератора Ивана Леонтьева-Щеглова. Вот как последний вспоминал об этом: «Услышав от меня антисемитские высказывания, Семен Яковлевич привстал с постели – в то время его уже начинала одолевать чахотка. Бледный, как мертвец, и с лихорадочно горящими глазами он произнес сдавленным голосом: “Вы хотели знать тайну моей жизни? Извольте, я еврей”». После развернувшейся через несколько лет травли поэта Леонтьев-Щеглов неоднократно будет вспоминать этот эпизод. Тогда же шел 1882 год. Год этот ознаменовался важным событием в литературной судьбе Надсона. Писать он начал еще в гимназии и с девяти лет относил свои стихотворения в небольшие издания. Но в 1882-м его пригласили в лучший демократический журнал того времени – «Отечественные записки». В этом журнале Надсон дебютировал «Тремя стихотворениями». Они сразу же привлекли к себе внимание любителей поэзии, а имя молодого поэта с каждой новой публикацией приобретало все большую известность.
На следующий год Надсон, окончив училище, был выпущен подпоручиком в Каспийский полк, стоявший в Кронштадте. Желавший полностью посвятить себя литературной деятельности, Семен добивался освобождения от военной службы. Ему это удалось, правда, причины были весьма печальными: у него открылась туберкулёзная фистула – явление, весьма часто предшествующее самому туберкулёзу. Надсон продолжал печататься в журналах, но состояние здоровья с каждым месяцем лишь ухудшалось. С 1884-го по 1886-й годы он находился в постоянных разъездах между лечебными учреждениями в России и за границей, перенес две операции, был объектом многих врачебных консилиумов. И тем временем выпустил в марте 1885 года свой первый и единственный прижизненный сборник стихотворений, тут же принесший ему шумную славу. Через год за этот сборник Надсон будет удостоен Пушкинской премии.
Тогда же в 1886 году, устроившись в редакцию киевской «Зари», Надсон стал писать критические фельетоны, касавшиеся литературы и журналистики. Особое внимание уделял он порицанию антисемитских высказываний разных поэтов, писателей и журналистов. Последние же стали называть его «иудейским органом печати» – особенно после опубликованного Семеном в 1885 году стихотворения:
Я рос тебе чужим, отверженный народ, И не тебе я пел в минуты вдохновенья. Твоих преданий мир, твоей печали гнёт Мне чужд, как и твои ученья.
И если б ты, как встарь, был счастлив и силён, И если б не был ты унижен целым светом – Иным стремлением согрет и увлечён, Я б не пришёл к тебе с приветом.
Но в наши дни, когда под бременем скорбей Ты гнёшь чело своё и тщетно ждёшь спасенья, В те дни, когда одно название «еврей» В устах толпы звучит как символ отверженья,
Когда твои враги, как стая жадных псов, На части рвут тебя, ругаясь над тобою, – Дай скромно встать и мне в ряды твоих бойцов, Народ, обиженный судьбою.
Одним из самых рьяных представителей «стаи жадных псов» оказался сотрудник газеты «Новое время», поэт-сатирик, публицист и критик Виктор Буренин, начавший травлю тяжелобольного поэта. Хотя Буренин был вовсе не одинок. Так, к примеру, малоизвестный киевский поэт Бердяев, печатавшийся под псевдонимом Аспид, написал антисемитский пародийный эпос «Надсониада», в котором высмеивал Надсона и редакцию «Зари», где он печатался:
Раз в неделю киевлянам Преподносит он статейки, Где в «идеи» раздувает С помпой чахлые «идейки»… Оживить редактор хочет Иудейский орган этим; Но, увы! Мы кроме скуки, Ничего в нем не заметим.
А после выраженного редакцией «Зари» возмущения поэма и вовсе была растиражирована отдельной брошюрой, на первой странице которой было написано: «…появилась на столбцах “Зари” площадная брань по поводу “Надсониады”: радуемся, что сумели задеть за живое беззастенчивых наемников киевского жидовского кагала…» Но все же первым выстрелом словесной дуэли принято считать публикации Буренина – в одной из первых статей, посвященных Надсону, он обозвал его «мнимо недугующим паразитом, представляющимся больным, умирающим, чтобы жить на счет частной благотворительности». Буренин намекал на то, что Надсон занял в Литфонде 500 рублей, чтобы оплатить расходы на поездку в Европу в 1884 и 1885 годах. Но, во-первых, Надсон не симулировал болезнь, а во-вторых, полностью вернул долг из своих гонораров, полученных от продажи многочисленных изданий единственного сборника стихотворений. Надсон даже завещал Литфонду авторские права на этот сборник, что позже станет крупнейшим источником доходов этой организации. Затем Буренин на примере Надсона охарактеризовал «стихотворцев-евреев» как «поставщиков рифмованной риторики», которые «смело воображают, что они крупные поэты, и считают своим долгом представиться перед взором читателей со всякими пустяками, которые выходят из-под их плодовитых перьев». В следующей статье, продолжая свою теорию о еврейских поэтах опять же на примере Надсона, он объявил Семена «наиболее выразительным представителем» «куриного пессимизма»: «Маленький поэтик, сидящий на насесте в маленьком курятнике, вдруг проникается фантазией, что этот курятник представляет “весь мир”». В последней из статей против Надсона бесстыдство Буренина и вовсе не знало границ. Объектом нападок стала бескорыстно ухаживавшая за Семеном в послеоперационный период Мария Валентиновна Ватсон, редактор почти всех его работ. Заботу «миссис Ватсон» Буренин назвал «лживым прикрытием истерической похоти». В этой его сатире Надсон был выведен под видом «еврейского рифмоплета Чижика, чью животную страсть удовлетворяет грубая перезрелая матрона». Друзья советовали Надсону перестать читать все эти фельетоны, после каждого из которых ему становилось только хуже. Писать в ответ он был уже не в состоянии: руку охватил паралич. Но вдруг, находясь в Ялте, засобирался в Петербург. Он жаждал встретиться с клеветником и сразиться с ним на дуэли. Его еле отговорили.
Врач Надсона уже после смерти поэта написал открытое письмо, в котором утверждал, что смертельный удар по нервной системе Надсона был нанесен статьей Буренина от 12 декабря 1886 года, после которой «…он впал в необычайное раздражение, страшно волновался, говорил: “это уж слишком гнусно, этого оставить так нельзя”, и хотел тотчас же ехать в Петербург… Я уверен, что умерший безвременно Надсон, несмотря на безнадежность болезни, мог бы прожить, по меньшей мере, до весны или даже осени, если бы вышеупомянутый фельетон г. Буренина не был напечатан».По словам врача, «Надсон испытал «туберкулезное воспаление мозга»: «Самая тяжелая, самая мучительная форма смерти. И несчастному поэту пришлось испить чашу страданий до дна. В бессознательном состоянии, в беспокойном бреду умиравший делал рукой угрожающие движения, и с уст его иногда срывалась фамилия обидчика». Семен Яковлевич Надсон умер в муках 19 января 1887 года. После его смерти споры о связи гибели Пушкина на дуэли и смерти Надсона от злых языков не утихали еще десятилетия. Да, одного убила пуля, второй скончался от болезни, но в смерти обоих клевета и оскорбления играли важную роль. Известнейшие русские писатели говорили о метафорической дуэли Надсона со своими обидчиками. Буренин же то старался реабилитироваться, то насмехался над обвинениями общественности, что это он «добил» поэта. источник
Метки:
Метки:
Метки:
Вступительную речь произнес президент Вольфсон. Он отметил, что это первый сионистский конгресс, который проводится на немецкой земле; он подчеркнул также, что конгресс собрался после установления нового строя в Турции, приветствовал вступление Турции в семью конституционных держав и с удовлетворением констатировал присутствие делегатов из Турции, прежде лишенных возможности участвовать в сионистских конгрессах из—за позиции старого режима. Президент также сказал, что сионизм в своих устремлениях сохраняет по отношению к Турции лояльность и что Базельская программа продолжает оставаться незыблемой основой сионистского движения, как в политическом плане, так и в проведении необходимой и планомерной практической работы в Палестине. В общих прениях резко критиковали деятельность Вольфсона на посту руководителя Всемирной сионистской организации. Большинство делегатов из России, Австрии и Палестины выступили против его руководства, в то время как большинство западных делегатов поддержали Вольфсона. Члены оппозиции утверждали, что руководство Вольфсона лишено политического размаха, а его идеи и подход к делам диктуются -коммерческими- соображениями и расчетами. Особенно резко выступил Пасманик, вышедший за рамки деловой критики и обрушившийся на Вольфсона с личными нападками. Он также заявил, что поездка Президента в Петербург принесла больше вреда, чем пользы. Руководство, сказал Пасманик, далеко от масс еврейского народа как географически, так и духовно, и ему чужды запросы и нужды этих масс. В конце оратор предложил вынести вотум недоверия Вольфсону. Такая форма критики глубоко задела Вольфсона, и когда он взял слово для ответа выступавшим, то заговорил с горечью и обидой. Он сказал, в частности, что не допустит растрачивания наследия Герцля, анархии и произвола. Его руководство вновь навело порядок в движении, создало деловую атмосферу и этим выполнило свой долг. И не надо превращать эту распрю в счеты между евреями Восточной Европы и западными евреями. -Я до сих пор чувствую себя совершенно русским евреем-. Ответ Вольфсона произвел сильное впечатление на конгресс.Нордау в своей традиционной политической речи говорил по поводу нового политического положения, создавшегося после смены власти в Турции.
Метки:
- выдающийся израильский разведчик.С юных лет он был активным участником молодежного сионистского движения. По окончании школы поступил на инженерный факультет Александрийского университета. На каком-то этапе, из-за возросшей ненависти к евреям в свете Войны за Независимость Израиля, Коэн вынужден был оставить учебу. Сразу после этого ему удалось связаться с представителями военной разведки ЦАХАЛа, и он начал выполнять ее задания. В 1954 году в Египте была разоблачена израильская шпионская сеть. В ней состояли молодые местные евреи, которые в числе прочих задач получали от своих кураторов и задания диверсионно-террористического характера. 11 человек предстали перед судом. Двое были приговорены к смерти через повешение, а остальные провели долгие годы в египетской тюрьме, прежде чем их обменяли. Некоторых из них уже нет в живых, а остальные живут в Израиле. Эли Коэн также проходил по этому делу, его интенсивно допрашивали египтяне, но улик против него не было, и в конце концов он был отпущен. В 1957 году Коэн репатриировался в Израиль. Сразу по прибытии в страну он связался со своими бывшими кураторами из военной разведки, но те не торопились снова воспользоваться услугами Коэна. Его просьбы принять его на службу в АМАН неоднократно отвергались. Эли зарабатывал на жизнь, делая переводы с иврита на арабский и работая бухгалтером в "Машбире". В августе 1959 года состоялась его свадьба с Надпей. Молодая пара поселилась в амидаровской квартире в Бат-Яме. В 1960 году Эли неожиданно вызвали в "Мосад" и предложили пройти интенсивный курс обучения, после чего он должен будет действовать в Сирии в качестве разведчика-нелегала. После определенных колебаний, посоветовавшись с женой, он согласился. Надия толком не представляла характер будущей работы мужа. Она поняла только, что он будет долго отсутствовать, однако их экономическое положение существенно улучшится, а через какое-то время они будут снова вместе, как обычная семья. Подготовка разведчика длилась год. После этого он был отправлен в Аргентину как сирийский бизнесмен-эмигрант Камаль Амин Табет. Здесь, согласно замыслам кураторов, Коэн должен был вжиться в многочисленную и процветающую сирийскую общину, стать в ней заметной фигурой, после чего "вернуться" собственно в Сирию. Так оно и произошло. Щедрость, активность и обаяние Коэна сделали свое дело. За какой-то год он стал одной из самых заметных фигур в арабской общине Аргентины. В начале 1962 года в "Мосаде" пришли к выводу, что легенда работает успешно и Коэн созрел для командировки в Дамаск. Прибыв в сирийскую столицу и сняв квартиру неподалеку от здания генштаба, Эли Коэн развил бурную деятельность. Обаятельный, щедрый, ультрапатриотически настроенный бизнесмен быстро обзавелся широким кругом знакомств в правящей элите и военном командовании. Коэну становилась известна самая секретная информация. Неоднократно он посещал и различные военные базы, главным образом на Голанских высотах. Во время одного такого визита, глядя вниз, на территорию Израиля, и думая о своей жене и детях, которых он давно не видел, Эли не смог сдержать слез. Удивленный сирийский генерал, сопровождавший "Камаля Табета" осведомился о причине этих слез. Коэн не растерялся и сказал, что опечалился, "видя, как сирийские земли обрабатывают израильтяне". Так ему удалось выйти из положения. Тем временем в Израиль от него шел поток ценнейшей информации. Особенно важными были сведения Коэна о сирийских работах по отводу от Иордана его притоков Баниаса и Хацбани. Таким способом Дамаск пытался обезводить Кинерет - главный источник воды для еврейского государства. Как раз в те годы велось строительство тран-сизраильекого водопровода для переброски воды из Кинерета в Негев. Благодаря сведениям, поступившим от нашего разведчика, против Сирии были приняты жесткие военные меры, и в ходе нескольких военных акций работы по отводу притоков Иордана были сорваны. Став одним из высокопоставленных активистов правящей в Сирии партии "Баас", Эли Коэн поставлял своему руководству полную информацию о заседаниях ее верхушки и принимаемых ею решениях. Эта информация неоднократно и практически сразу озвучивалась в передачах "Коль Исраэль" на арабском языке. Это вносило существенный раздор в ряды баасистов, что в "Мосаде" считали большим успехом. Но у подобной ситуации была и обратная сторона: сирийцы стали подозревать, что среди них есть израильский шпион, а это автоматически означало, что опасность разоблачения Коэна увеличивается. Примерно раз в полгода Эли Коэн встречался со своими кураторами в Израиле и в Европе. Практически при каждой встрече он настойчиво просил, чтобы подход к делу стал более осторожным, так как кольцо вокруг него начинает сжиматься. Согласно некоторым утверждениям, в "Мосаде" его просьбы к сведению особо не принимали. Мол, руководству разведки важнее внести сумятицу в сирийской верхушке, чем безопасность разведчика. На каком-то этапе сирийские власти для разоблачения шпиона решили привлечь советских специалистов. В Дамаск привезли специальный пеленгатор, с помощью которого была обнаружена работа передатчика Эли Коэна. Вычислить, откуда велись передачи, было делом техники. В январе 1965 года Эли Коэн, проработавший почти три года разведчиком и добывший за этот период воистину бесценные для Израиля сведения, был арестован. Вначале его пытались перевербовать, чтобы он стал двойным агентом и передавал в Израиль ложную информацию под диктовку сирийских кураторов, но Коэну удалось в своей шифровке дать знать в "Мосад", что он работает под контролем. Через некоторое время сирийцы догадались, что израильтяне осведомлены об их хитрости. Разоблаченный разведчик был отдан по суд. Судебный процесс над Эли Коэном стал показательным. Приговоренный к смерти израильский разведчик был при большем стечении народа публично повешен. Все усилия, предпринимаемые Израилем для его спасения, ни к чему не привели. В своем последнем письме жене Коэн писал: "Надия, дорогая, ты можешь выйти замуж за другого мужчину, лишь бы было хорошо нашим детям. Прошу тебя: не надо скорбеть о случившемся, думай о будущем..." Похоронен Эли Коэн в Сирии, и даже сейчас, несмотря на то, что прошел 41 год после его казни, Дамаск отказывается передать прах разведчика Израилю. Именно в связи с очередной годовщиной было опубликовано интервью 82-летнего Масуда Битона, бывшего израильского разведчика-нелегала, действовавшего в Сирии и Ливане с 1956 по 1962 гг. Битон заявил, что необходимо создать комиссию по расследованию обстоятельств провала Коэна. Кроме того, он добавил, что если бы в руководстве "Мосада" прислушались к его предупреждениям, то Коэн не был бы арестован. Вот что рассказывает Битон: - В 59-м году, находясь на задании в Ливане и Сирии, я получил приказ подготовить легенду для нового офицера, который должен прибыть в Дамаск. Я попросил, чтобы мне дали только дату его рождения. Это была мера предосторожности на случай провала, дабы я не мог выдать его даже под пытками. Затем, использовав свои связи с высокопоставленным сотрудником бейрутского суда, я нашел для прикрытия разведчика имя. Камаль Амин Табет - представитель крупного и известного клана, эмигрировавшего в Южную Америку. Вся информация о нем была передана моим кураторам во время нашей встречи в Цюрихе в 1961 году. Однако уже тогда я сказал им, что из соображений безопасности разведчик, который прибудет в Бейрут, а оттуда в Сирию, не должен действовать в одиночку под видом Табета. Если он прибудет в Дамаск без меня, ему сразу начнут задавать вопросы. А те, кто зададут вопросы, отнюдь не дураки. Я работал в Ливане под именем Талай, меня и там, и в Дамаске прекрасно знали. Если он прибудет без меня, говорил я начальству, то будет немедленно разоблачен. Они же, вместо того чтобы направить меня назад в Ливан и поручить принять "Табета" на месте, отозвали меня в Израиль. Когда я узнал, что Коэн был схвачен в 1965 году, то сразу понял: это следствие халатности и неосторожности. Едва сирийцы стали проверять, как Табет попал в страну из Ливана, сразу стало понятно, что сделал он это под вымышленным именем. А это, естественно, заставило их принять решение о ведении за Коэном тщательной слежки, которая, в конце концов, привела к аресту. Если бы я был возле него, этого бы не случилось, но в "Мосаде" решили иначе... Вдова Эли Коэна склонна поддерживать Битона. А вот в "Мосаде" придерживаются иного мнения. Характерен комментарий бывшего главы данной спецслужбы Меира Амита: - Я пришел в "Мосад" и возглавил его уже после гибели Эли Коэна. Что же касается Битона, все его утверждения не имеют никаких оснований уже хотя бы по той причине, что легенда Эли Коэна готовилась в Аргентине и Битон не имел к этому ни малейшего касательства. Всю эту историю он выдумал для саморекламы. Примерно в том же духе высказались и члены руководства "Мосада", в свое время курировавшие Коэна. Ясно одно: 41 год минул со дня казни Эли Коэна на центральной площади Дамаска, но по-прежнему ни его ближайшие родственники, ни израильская общественность не знают всех обстоятельств, приведших к провалу разведчика. http://piratyy.by.ru/article/podvig.html источник