Еврейский календарь

1329 — 9 Хешвана 5090 года. В Толедо умер учёный-астроном, комментатор Талмуда Ашер бен Иехил, бежавший из Германии. Его школа привлекала студентов из всей Европы.

1430 — (16 Тишри 5191) Изгнание евреев из города Эрег (Чехия).

1868 — (17 Тишри 5629) В Гданьске родился Альфред Флатов (Alfred Flatow) — немецкий гимнаст, трижды чемпион летних Олимпийских игр 1896 года. После игр он решил завершить свою профессиональную карьеру, однако по прежнему имел большое влияние в гимнастике. В 1903 году он основал клуб «Judische Turnerschaft», гимнастический клуб для евреев, это была первая еврейская спортивная организация. Также, он выпускал брошюры по методике гимнастики. Кроме того, он владел велосипедным бизнесом, который основал вернувшись с игр в Берлин. После прихода нацистов к власти в 1933 году, он попал в опалу и ему запретили заниматься гимнастикой. Несмотря на это, его пригласили на летние Олимпийские игры 1936 в Берлине, но он отказался от этого. 3 октября 1942 года, в его день рождения, его отправили в концентрационный лагерь в чешском городе Терецине, где он умер от голода 28 декабря того же года. Входит в Международный еврейский спортивный зал славы.

1875 — (4 Тишри 5636) Стараниями раввина Исаака Меера Вайса и под эгидой реформистского Союза американских еврейских конгрегаций в Цинцинатти открылся Колледж еврейского союза-Еврейский институт религии (также известный как HUC, HUC-JIR и колледж-институт, Hebrew Union College — Jewish Institute of Religion) — старейшая из существующих еврейских семинарий в США. В настоящее время Колледж еврейского союза — Еврейский институт религии является международной семинарией и университетом для обучения на академическую степень, предлагая широкий спектр академических и профессиональных программ. В дополнение к своей раввинской школы, колледж-институт включает школы: оследипломного обучения, образования, еврейской общинной службы, духовной музыки, библейской археологии; израильскую раввинскую программу.

1880 — (28 Тишри 5641) Родился один из пионеров кино России Александр (Абрам) Осипович Дранков. Имя этого гениального кинодельца много лет стыдливо замалчивали отечественные энциклопедические издания. Однако летопись русского синематографа и фотографии немыслима без господина Дранкова, малограмотного «Поставщика Двора Его Императорского Величества» и парламентского корреспондента, аккредитованного, в том числе, влиятельным французским журналом «Иллюстрасьон» и крупнейшей английской «Таймс». А.О. Дранков был удивительно масштабен не только в этих увлечениях. Далее

Информация о датах рождения и смерти Александра Осиповича Дранкова противоречива. Достоверно можно сказать только о его про-исхождении — выходец из провинциальной мещанской еврейской семьи. В воспоминаниях его племянник А.Лемберг1 пишет, что в начале века молодой Дранков содержал в Севастополе танцкласс, где вовсю эксплуатировал свой абсолютный музыкальный слух. Тогда его ув-лекли новые европейские танцы — танго, фокстрот, тус-теп, зекуок... и плясуньи. Имея наполеоновский рост и угловатую фигуру, Дранков слыл прекрасным учителем хореографии и местным франтом. Предпочитал всегда носить цилиндр, воротнички и манжеты. Вскоре, став петербуржцем, он заведет в своем гардеробе сотни костюмов, фраков, пар обуви и прочее. В крымский период про-явилась и вторая натура Дранкова — исключительная щед-рость. Бескорыстно, на доходы от танцпредприятия, он обеспечивал безбедную жизнь родителям, многочисленным братьям, сестрам и их семьям. Увлекшись фотографией, маэстро в поразительно короткое время становится столичным репортером, мастером фотосенсаций. За великолепные снимки царской семьи Дранкова удостаивают звания «Поставщик Двора Его Императорского Величества». «В начале 908-го года я посетил Дранкова, — вспоминал А.А.Ханжонков. — Дранков похвастал снимком царя, произведенным с очень близкого расстояния. Тогда не было объективов, и это было трудно, принимая во внимание охрану, свиту и так далее». Очевидно, понадобилось много находчивости, чтобы сделать эти съемки «скрытой камерой», обманув придворную полицию. Надо учесть еще и то, что у императорской семьи с 1890 года был личный фотограф и кинохроникер — А.К. фон Ган-Ягельский, который вел царскую фотолетопись. В Санкт-Петербурге Дранков внедряет новую технологию съемки, что сейчас бы назвали ноу-хау, создает первую сеть электрофотографий (до этого в России фотографировали и делали отпечатки снимков при естественном свете). Используя юпитеры и бромистую бумагу, он резко снизил стоимость светописи, и фотография стала доступной всем: кухаркам, лакеям, рабочим... Ошеломляющий размах его новой деятельности требовал знания иностранных языков. Дранков изучает английский и французский. В своем доме, поставленным на широкую ногу, он поселил очаровательных дам — француженку и англичанку, как бы для практики в языках. В фото-ателье он нанимал исключительно красавиц в смелых туалетах, что не только вдохновляло их владельца, но и прекрасно увеличивало дивиденды. Феерический антураж дранковского стиля создавали отличный кабриолет, запряженный серым в яблоках рысаком (конюшня имелась для круглосуточных прогулок с дамами полусвета), или шикарный автомобиль, за рулем которого, следуя последнему крику моды, сидел сам хозяин. Посыльными служили негритенок и кореец. А властвовали в его жилище собаки и певчие птицы редких пород. Не менее известен Дранков кутежами (опять-таки на славу!) в ресторанах, игорных домах и на островах с цыганами, коих восхищал своим пением. Шумная компания купалась в шампанском, а Дранков, который не пил и не курил, волочился за женщинами. Но парадоксов друг и в увеселениях оставался верен самому себе. Отчаянный ловелас даже в часы беспросветного загула не забывал поделиться яствами со своими слугами. Уникальная деталь: в периоды разорения только слуги и сотрудники не бросали Дранкова, помогали стать на ноги, кормили, поддерживали. Родственникам же его лихие взлеты и падения были не по плечу. Б. Г. Вольф, сотоварищ по развлечениям и кинопроизводству, вспоминал в 1993 году: «Он не был джентльмен в смысле слова, не тот человек, которому можно поверить. Было известно, что он был женат, но жены его я ни разу не видел, где жила она, я не знал. Сам он рассказывал мне, что он из Одессы, работал в Харькове... Понимаете, не при дамах будет сказано, был страстным бабником. Все начинающие киноактрисы не должны были миновать его спальни (если можно так мягко выразиться). И каждая была в нем заинтересована, потому что мечтала стать королевой экрана. А какая женщина этого не хочет? Я не знаю такую. Это никогда не удавалось, так как Дранков, как правило, их не снимал. Или если снимал, то делал вид, что снимает для кино. У него не было установки на то, чтобы сделать себе хорошее имя. Это интересовало его во вторую очередь. Он мог пообещать и не выполнить обещания, понимаете, может быть, мог обещать женщине жениться послезавтра, если она сегодня ляжет с ним в постель, а на следующий день закрыть дверь на замок и больше ее к себе не пускать. Он был не очень чистоплотен и в материальных делах. Он мог обманывать, он мог обещать, но не выполнить обещание, мог кого-то нанять на работу за 1000 рублей, а заплатить ему 500 рублей. Это не был человек, которому можно было бы доверять на сто процентов. Дранков выделялся большим умом, хваткой, деловитостью. Человек он был очень оборотистый и авантюрный. И в нем было что-то увлекательное и привлекательное в деловом смысле. Он очень хорошо понимал, из какого куска дерьма можно сделать миллион. Он очень хорошо мог рассказать о своем кинематографическом замысле и привлечь к нему деловых людей. И все видели, как этот человек из полуграмотного, абсолютно не интеллигентного, стал человеком богатым, дельным. И был довольно широкий человек — в смысле ликвидации денег, которые он зарабатывал. Одаривал широко, душевно. Никогда не отчаивался. Все любят удачников. Даже конкуренты относились к нему со снисхождением, хотя светскому обхождению он не был обучен. Страшный хвастун». В 1907 году Дранкова посетила мысль стать, ни много ни мало, первым кинопатриотом России. Не гнушаясь никакими приемами саморекламы и сенсаций, он решил перехватить инициативу у французских фирм «Братья Пате»3 и «Гомон», господствовавших на русском кинорынке. Против засилья заграничных боевиков и мелодрам решено было бороться русским художественным фильмом. Так началась историческая слава А.О.Дранкова и открылась первая страница отечественной игровой кинематографии. Выбор пал на пушкинского «Бориса Годунова»... Немногие тогда разглядели в люмьеровском синематографе Десятую музу. Федор Шаляпин относился к нему, как к театру для бедных, Владимир Маяковский — как к типографскому станку, Максим Горький — как к популяризации разврата. Театральный критик Александр Кугель видел в кинематографе «варвара», «последнее и потому пошлейшее выражение действительности», Корней Чуковский — «сборное творчество кафров и готтентотов». Педагоги утверждали, что электрические театры портят вкус учащихся, юристы свидетельствовали, что кино содействует росту преступности. Официальную точку зрения выразил император Николай II в одной из своих резолюций: «Я считаю, что кинематография — пустое, никому не нужное и даже вредное развлечение. Только ненормальный человек может ставить этот балаганный промысел в уровень с искусством. Все это вздор, и никакого значения таким пустякам придавать не следует». Не смущаясь интеллигентским пессимизмом, Александр Осипович отправляется в Гамбург на Первую Международную кинематографическую выставку, незадолго до этого объявив себя ПЕРВЫМ РУССКИМ КИНОФАБРИКАНТОМ и первым русским кинооператором. Отныне он будет считать себя высшим авторитетом в вопросах кинематографического искусства. Первые опыты по разным причинам не состоялись, но это не помешало Дранкову в обстановке шумной саморекламы начать работу над следующим сюжетом. В многочисленных объявлениях и циркулярах он обещал русской публике картину, «подобно которой еще не было в кинематографическом репертуаре». «Я приложил все усилия, — писал Дранков, — к тому, чтобы настоящая картина, как в техническом исполнении, так и в самой обстановке пьесы и ее исполнителей, стояла на том высоком уровне, какой подобает, делающей эру в нашем КИНЕМАТОГРАФИЧЕСКОМ РЕПЕРТУАРЕ...» 15 октября 1908 года, когда обещанный шедевр Дранкова был показан широкой публике, стало официальной датой рождения игрового кино в России. Шесть не очень внятных сцен-кадров и семь не очень грамотных надписей на тему Стеньки Разина имели большой успех. Кстати, они совсем не уступали мелодрамам фирмы «Братья Пате». Этот кинолубок, иллюстрирующий русскую народную песню «Из-за острова на стрежень», поставил артист петербургских театров В.Ф.Ромашков по сценарию Василия Михайловича Гончарова. Продюсером и оператором-постановщиком был сам Дранков. В роли Стеньки выступил трагик Е.Петров-Краевский. Оригинальная увертюра к фильму была написана профессором и директором Московской консерватории Ипполитовым-Ивановым. Возможно, в истории экранных средств массовой информации «Понизовая вольница» — первый видеоклип. Натурные съемки происходили не на Волге, где тонула персидскя княжна, а на озере Разлив, где позже скрывался В.И.Ленин. Артистов петербургского Народного дома одели в оперные костюмы, взятые напрокат. Разбойники осушают взятые напрокат же из театрального реквизита бутафорские кубки, поют, кричат «ура», размахивают кинжалами, княжна танцует «национальный танец»... И общие планы, и каждая сцена наполнены движением, поэтому трудно найти главных героев — АТАМАНА и ПЕРСИДСКУЮ КНЯЖНУ. Впервые камера вынужденно сделала наезд после титра «ревность заговорила». Робкий, детский шаг в отечественном киноискусстве состоялся. Началось собственное русское кинопроизводство. Дранков первый сочетал в прокате звук и видеоряд: записал на пластинку музыку, и по всей России распространилась пленка «Стеньки Разина» с приложением граммофонной записи. Тема первого русского игрового фильма оказалась притягательной в отечественной кинематографии, но с тех пор, впрочем, так по достоинству и не воплощенной. Занимательна в этом плане заметка в газете «Земщина» (орган «Союза русского народа»): «Федор Иванович Шаляпин, увлекшись кинематографом, занят разработкой плана постановки Стеньки Разина. Стенька Разин в кинематографе! Смеем надеяться, что если артист Шаляпин, увлекаясь художественностью картины, не понимает совращающего значения инсценировки Стеньки Разина, то вся администрация отнесется к подобной затее с должным вниманием. И не найдется ни одного города, где будет допущен подобный опыт разжигания зверских инстинктов толпы». Надежды «Земщины» не оправдались: хотя Шаляпину сыграть роль Стеньки Разина в кино так и не удалось, Григорий Либкен выпустил свой фильм «Стенька Разин» и удачно распродал в провинции. Такова была эпоха, таковы были нравы русской киновольницы. Следует отдать должное Дранкову: он чутко уловил патриотические настроения публики. Но спекулятивный характер деятельности помешал Дранкову занять в отечественном кинопроизводстве место лидера, на которое он постоянно претендовал. Ему были чужды как эмоциональное бескорыстие А.А.Ханжонкова, так и холодная расчетливость И.Н.Ермольева. Погоня за барышом пожирнее очень часто сводила на нет его талантливые начинания. «Дранков, — подчеркивал Б.Г.Вольф, — был выдающейся личностью, выдающимся кинопредпринимателем, но по сути оставался малограмотным фотографом. Даже не очень хорошо говорил по-русски, по-московски. Он был из провинции, имел крупное дело, ателье его было против Елисеева (магазин на Тверской, 14), двухэтажный большой особняк Смирнова, водочного фабриканта. На втором этаже был громадный павильон, где Дранков снимал свою «Соньку — Золотую Ручку», многосерийный фильм. И в одном из этих фильмов был приглашен на съемку я. У меня была небольшая роль, но интересная. Значит, сняли с меня ботинки и носки, положили на какие-то доски, покрыли рогожей, и я играл труп в морге. Это была моя первая роль. Мой отец, присяжный поверенный, почти выгнал меня из дому, когда я окончил гимназию и начал работать в кино. Это было не очень прилично. Ведь понимаете, кроме Ханжонкова, Трофимова и Либкена, остальные — это бывшие содержатели публичных домов. Вот Дранков, он бывший содержатель публичного дома. Он был очень предприимчивый человек и очень приятный человек. Он очаровал нескольких богачей в Петербурге, против Аничкова дворца у него была контора. На этой конторе была вывеска гигантских размеров, такой вывески я в жизни не видел, и было написано «Акционерное общество А.О.Дранков и Ко». Дранков быстрее всех отреагировал на модную французскую новинку — приключенческие сериалы. Безумный кассовый успех имел его шестисерийный боевик «Сонька — Золотая Ручка» (1914), посвященный легендарной авантюристке конца XIX века (Софью Блювштейн великолепно сыграла Нина Гофман). Пожалуй, это был единственный случай, когда А.О.Дранков одержал неоспоримую победу над своим исконным конкурентом — А.А.Ханжонковым, откровенно эксплуатируя интерес публики к детективному жанру. Критики назвали эти «разбойничьи» кинофильмы возвращением романтизма. Усилия Дранкова, чтобы взять верх и «переплюнуть» (по его собственному выражению) Ханжонкова, которого он особенно «любил» (возможно, за то, что в среде русских кинопредпринимателей Александр Алексеевич выгодно отличался подлинной культурой), могли бы стать содержанием сборника исторических анекдотов. В его характере было много от гоголевского Ноздрева — Александр Осипович постоянно оказывался в центре разных неприглядных историй. Так, когда Ханжонков, под покровительством ряда ученых обществ и Высочайших особ, приступил к съемкам грандиозной картины «Воцарение Дома Романовых», Дранков тут же добился покровительства самого Николая II для создания многосерийной «Истории царствования Дома Романовых» и пустил слух о приобретении в собственность хроники коронации императора (1896 год). А после просмотра картины 16 февраля 1914 года в присутствии Николая II наябедничал, хвастаясь, в канцелярию Министерства Императорского Двора: «Еще до начала сеанса, который состоялся в Александровском дворце, Его Императорскому Величеству угодно было спросить: эта картина автора, который снимал «Севастополь»? («Оборона Севастополя» — первый русский боевик об истории Крымской войны. Создан в 1911 году в фирме Ханжонкова. — В. Р.) На это я ответил государю, что я «Севастополь» не снимал. Во время сеанса Его Величеству богоугодно было задать вопрос: откуда вы достали столько народу? участвовали ли войска в вашей картине? Я ответил, что войска мне не дали, и пришлось брать народ из рабочих рядов и статистов театров. Далее Его Величеству угодно было спросить: откуда вы достали столько костюмов? Я ответил, что все костюмы сделаны в московской мастерской моего компаньона Талдыкина. После сеанса Его Величеству угодно было милостиво поблагодарить меня за старательное исполнение исторической хроники и спросить, много ли лент продано для показания публике и показывают ли эту ленту в театрах? Я ответил, что в России нет ни одного театра, который бы не взял одной ленты. После этого Император изволил выразить удовольствие по поводу того, что на снимках не было ни одного постороннего лица, не так, как в картине «Оборона Севастополя», изволил добавить Император, где во время картины исторического морского боя виднелись современные броненосцы. Далее Его Величеству угодно было подробно расспрашивать меня о моем деле и о некоторых технических подробностях кинематографической работы. Услышав от меня, что мною задуман ряд исторических лент.., ему богоугодно было сказать: снимайте, но только старайтесь, чтобы не было бутафорской постановки, как было современное оружие при постановке «Обороны Севастополя». Педантичный Николай II не почтил Дранкова даже в дневниковой записи этого дня, а Ханжонков после премьеры «Обороны Севастополя» в Ливадии был удостоен бриллиантового перстня с руки Государя. Вспоминать о фильме Дранкова любил Михаил Чехов: «В первый день съемки меня поставили на высокой горе. Аппарат был установлен внизу под горой. Я изображал царя Михаила Федоровича. Когда я показался в воротах, я услышал несколько отчаянных голосов, кричавших снизу от аппарата: «Отрекайтесь от престола! Скорей! Два метра осталось! Отрекайтесь! Скорей!» Я отрекся, как умел». Вскоре Дранков преподнес Императору позитивы юбилейной картины в сундучке синего бархата. Ему было дано разрешение на показ кинолент в Михайловском манеже. Однако после первой серии эпопеи о Романовых Дранкова подстерегло поражение. Но несмотря на очередную гримасу судьбы, он с прежним энтузиазмом начинает съемки фильма «Покорение Кавказа», задумав грандиозную постановку «Из истории кавказских войн». К чести Александра Осиповича, в качестве сценариста и режиссера он приглашает Симона Исадзе (широко образованный человек, полковник царской армии, помогал Л.Н.Толстому в собирании исторического материала для «Хаджи-Мурата»). Но в результате — на рынке две совершенно одинаковые картины. Аналогичная ситуация была и с «Обрывом» (по Ивану Гончарову). После этого случая Дранков уже не стремился к соперничеству с Ханжонковым. Дранков первый рискнул снимать комедии. «Усердный денщик», выпущенный на экраны через две недели после «Стеньки Разина», провалился. Бедный, неинтересный Н.Я.Филиппов не сумел понравиться публике. Зато Дранков ввел новый вид рекламы, этой «лиры XX века». Кроме плаката, как это было уже привычно, он стал выставлять фото отдельных моментов фильма. Заграница кинофоторекламу в то время еще не знала. В последних комедиях в заглавной роли — дяди Пуда — Дранков снимал известного борца В.Авдеева. Но фортуна и здесь не улыбнулась ему. Справедливости ради следует отметить, что Россия оказалась единственной страной, где Чарли Чаплин не имел никакого успеха. Для отечественной публики он был слишком груб, слишком примитивен, слишком мало изящен. Ввиду коммерческого провала Ч.Чаплина, российские прокатчики отказывались закупать картины не только с его участием, но и другие американские «комические». После Февральской революции А.О.Дранков сразу же воспользовался отменой цензурных ограничений на показ в художественном кино царской семьи, ее окружения и деятелей революционного движения. Поскольку он всегда все делал быстрее других, то на этот раз пришлось воспользоваться уже сделанным фильмом «Омытые кровью» (по рассказу М.Горького «Коновалов», экранизирован в 1916 году видным театральным режиссером Б.Глаголиным, был запрещен царской цензурой). Спекулируя на интересе публики к материалам деятельности Чрезвычайной следственной комиссии, которая занималась беззакониями Романовых, Дранков срочно переклеил фильм и назвал его «Драма из жизни Григория Распутина». Афериста разоблачили, но заработал он на этот раз чрезвычайно много. Но была Земля Обетованная, где Дранков властвовал безраздельно — он был королем сенсаций. Предтеча современных папарацци, Дранков, в определенном смысле, и поныне непревзойден. В 1908 году, методом «скрытой камеры» (по-видимому, впервые в истории экранной хроники) он начал кинолетопись Л.Н.Толстого. Сегодня это мировая фильмотека: великий старец идет на камеру и уходит. Благодаря воспоминаниям А.Г.Лемберга известна закадровая интрига сюжета. Дранков, специализирующийся на царских особах и выдающихся деятелях русского искусства, решил явить миру 80-летнего писателя. Но граф был непреклонен — в сомнительных предприятиях он не участвовал. Тогда выставленный за дверь Дранков спрятался со своей камерой в дощатом сортире яснополянской усадьбы. Голодный, в морозную зиму, он дожидался, когда Толстой появится во время прогулки... Когда из глубин парка в ореоле мировой мощи классической литературы вышел хозяин, Дранков через щель начал съемку: Великий Немой не дремал! Лев Николаевич добирается к месту заточения Дранкова, но попасть туда уже не может — занято эстетикой XX века. Вернулся Дранков в Ясную Поляну с проектом и под взрывы хохота домочадцев продемонстрировал минуту кинематографа. Дранков победил! Отныне ему, необузданному и безалаберному человеку, будет доверено вести кинохронику толстовского быта. Дранкову удалось посетить в Елагином дворце П.А.Столыпина и заснять его в кругу друзей за завтраком (полиция фильм конфисковала как слишком интимного характера). Он первым снял исчадие ада в первопрестольной — Хитров рынок. Дранков инсценирует фильм «Голод в деревне». Лента была конфискована и торжественно сожжена в жандармском управлении. Цензура запретила и его ленту о похоронах графа С.Ю.Витте (1915). Но к началу 1916 года кинорынок оказался всецело захваченным А.А.Ханжонковым и И.Н.Ермольевым, с невероятным упорством оспаривавших друг у друга первенство. Их картины психологического жанра стали входить в моду и на Западе. Скобелевский журнал «Экран России» уже говорит о Дранкове как о деятеле прошлого. Дранков чувствовал, что его серьезно оттесняют. Он даже временно вообще прекращает заниматься художественной кинематографией. Однако оригинальность натуры берет свое, и Дранков организовывает первый в России конкурс сценаристов. Он предпринял шумную рекламную кампанию и объявил, что за сенсационные сценарии будет платить премии по 500, 300, 200 и 100 руб. И действительно, он набрал огромное количество сценариев, которые к нему посыпались со всех сторон, и на их основе поставил 16 фильмов: «Золотой герб», «Тайна ложи литер «А», «Рука, которая хватает» (с участием знаменитого тенора того времени Дмитрия Смирнова4), «Клуб эфироманов», «Тайна светского романа» и др. (названия говорят сами за себя). Дранков ставит картину «Позор 20-го века». Один из кинокритиков назвал ее «Позором Дранкова». Что это за фильм, о чем он? — ничего сказать нельзя, так как никаких следов от него не осталось. Не унывая, Александр Осипович перестраивает свои ателье и фабрику. Пытается организовать первую в России синематографическую выставку. И главное — сосредоточивает всю свою энергию на производстве кинохроники. Он традиционно остается первым специалистом по кинематографическим сенсациям. Дранков организовывает первую в России школу кинооператоров. Проявляет инициативу в создании революционных фильмов, первым проводит в Сибири натурные съемки для художественного фильма «Сибирская каторга». Уже советские режиссеры снимут богатый урожай на этой ниве. После октябрьского переворота в жизни Дранкова начинается то, что Булгаков обозначил сильным и емким словом «бег». «Встретился я с ним последний раз в 19-м году, при белых в Киеве, — вспоминал Б.Г.Вольф и цитировал из булгаковской «Белой гвардии»: «Город жил странною, неестественной жизнью... Бежали... банкиры со своими женами, бежали талантливые дельцы, ... адвокаты, общественные деятели. Бежали журналисты, московские и петербургские, продажные, пассивные педерасты. Бежали князья и алтынники, поэты и ростовщики, жандармы и актрисы императорских театров. ... Город разбухал, ширился, лез, как опара из горшка». — Когда я шел по Крещатику, увидел Дранкова в бурке, что для меня было весьма странным. Я знал, что он на Кавказе, и вдруг встретил его здесь. Мы обнялись, расцеловались. Он сказал, что приехал на два дня купить бриллианты в магазинах Киева. Мы пошли по Крещатику, зашли в два или в три магазина, и он действительно купил в них какие-то бриллианты. Пробыл он два дня, мы с ним провели их в гостинице. Позднее я узнал, что он уехал в Константинополь, где открыл тараканьи бега. Об этом мне рассказывали люди, которые были у него на этих бегах». По свидетельству автора книги «Люди и фильмы дореволюционно-го кино» Р.П.Соболева, Дранков эмигрировал из Ялты, где занимался производством порнографических картин для стамбульских притонов. Несмотря на то, что страна была брошена в пучину гражданской войны, русские кинопромышленники, действительно, продолжали строить в Крыму новые ателье, лаборатории, создавать отечественные картины. Во врангелевскую Ялту съехались звезды России. Шаляпин организовывает образцовый курорт в имении Форос, Ермольев приобретает участок на Николаевской улице, на Аутской Ханжонков строит второй Голливуд. Из его воспоминаний известно, что Дранков снимал художественную фильму «Карьера Гаррисона», где главную роль исполняла Брайловская, необыкновенно красивая и богатая женщина. Ее партнером и режиссером картины был Марк Галицкий. Есть разрозненная информация о том, что оставшаяся часть сотрудников Дранкова отсняла в это же время в Москве три небольших комедийных киносюжета. Достоверно неизвестно, когда он эмигрировал. Последний раз Дранков разгулялся на весь свет в Константинополе, куда только за пять ноябрьских дней 1920 года прибыло около 150 000 русских беженцев, белогвардейских офицеров и солдат. Были ли тараканьи бега оригинальным изобретением Дранкова, и не с него ли, в частности, Алексей Толстой «фактографировал» своего героя? ... «Словно свет брызнул в памяти Семена Ивановича. Вспомнил! Это было в Одессе. По столу так же бежал таракан, и он еще подумал тогда: «Ишь ты, рысак»... — Тараканьи бега. ... Этого оккупационные власти не предвидели. Это законно. Это ново. Это азартно. Ртищев смотрел на него ошеломленный. ... — Граф, ты гений. ... Ведь это же миллионное предприятие!.. Три дня и три ночи Семен Иванович и Ртищев в гостинице «Сладость Востока» ловили тараканов, осматривали, испытывали, сортировали. ... И вот в кофейне грека Синопли появилась над дверью, над портретами Невзорова и Ртищева, вывеска поперёк тротуара : БЕГА ДРЕССИРОВАННЫХ ТАРАКАНОВ Народное русское развлечение Весть об этом к вечеру облетела всю Галату. ... Семён Иванович относил ежедневно изрядные суммы в банк. ... Он давно уже забросил феску и теперь приходил в кофейню в смокинге, галстучке-фокстрот, лимонных перчатках и фетровой шляпе...»... («Похождения Невзорова, или Ибикус»1925.) Или Дранков все еще пыжился демонстрировать Ханжонкову свое превосходство, озорничая над мировой легендой «дрессированных насекомых» Владислава Старевича (создатель первых объёмных мультипликаций «Прекрасная Люканида, или Война рогачей и усачей» (1911), «Весёлые сценки из жизни насекомых», «Стрекоза и муравей» (1912), принесших признание фирме Ханжонкова не только в Европе, но и в США. С 1919 года работал в Париже)? «О, бог азарта — великий бог!» — воскликнет в Константинополе король юмора Аркадий Аверченко и засвидетельствует в «Записках Простодушного» (1922): «...тут устроены тараканьи бега. Есть старт, тотализатор, цвета жокеев, и бегут живые тараканы; масса народу собирается играть. Есть верные тараканы. Фавориты». («Лото Тамбола».) «— Смейтесь, смейтесь! Однако зеленый таракан меня кормит. Собственно, он не зеленый, а коричневый, но цвета пробочного жокея, которого он носит на себе, — зеленые. И поэтому я обязана иметь на плече огромный зеленый бант: цвет моего таракана. Да что вы так смотрите? Просто здесь устроены тараканьи бега, и вот я служу по записи в тараканий тотализатор». («О гробах, тараканах и пустых внутри бабах».) Тараканы играют судьбами булгаковских героев в эмигрантских снах «Бега». Тараканий царь Артур Артурович в фрачном воротничке представляет невиданную нигде в мире русскую, но уже придворную, игру: «Тараканьи бега! Любимая забава покойной императрицы в Царском Селе! ... Первый заезд! Бегут: первый номер — Чёрная Жемчужина! Номер второй — фаворит Янычар. ... Третий — Баба-Яга! Четвёртый — Не плачь, дитя! Серый в яблоках таракан! ...» В бесконечной цепи того, что А.Пушкин называл «странными сближениями», в жизни Дранкова была роль, по современным представлениям, кинообщественника. Естественно, он начал её осваивать при царском Дворе. В Гатчине 3 июля 1908 года Дранков провёл первый киносеанс перед царской семьёй во главе со вдовствующей Императрицей Марией Фёдоровной, которая осталась весьма довольной и пригласила его демонстрировать во Дворце свои киноленты (возможно, потому, что по заказу Дранкова был отснят сюжет о посещении Императорским Высочеством князем Михаилом Александровичем (любимым, но непутёвым сыном) в 1908 году Александро-Невского собора и встрече членов романовской фамилии в присутствии Императрицы-матери). В экранизации «Бега» (режиссёр А.Алов и В.Наумов, 1971) роль Хозяина тараканьих бегов колоритно сыграл народный артист СССР Владимир Басов. Бег Дранкова закончился в Америке. Осознавал ли он себя эмигрантом? Неизвестно. Он купил фургон и устроил что-то вроде передвижного кинематографа. Но есть легенда и о том, что Дранков изобрёл моментальную фото-графию. Известно, что свою деятельность в старой России он понимал как удачную карьеру кинопродюсера. И попытался привлечь к себе исключительное внимание в США. О нём пишут и называют «Героем фильмы, имя которой — Жизнь». Волей-неволей он становится миллионером и ... исчезает в Сан-Франциско

  (по другим данным Дранков родился 30 января 1886 года)

1898 — (17 Тишри 5659) Речь Герцля в Лондоне на огромном митинге евреев, на котором он заявил, что недалёк тот день, когда "еврейский народ придёт в движение".

1899 — (29 Тишри 5660) Родилась Гертруда Берг - знаменитая в США артистка радио и телевидения, сценарист и продюсер радио-и телевизионных спектаклей. В годы Великой Депрессии выступала по радио с популярным шоу про семейство Голдбергов. Она сама писала сценарии и играла роль матери семейства, Молли Голдберг - такой всеамериканской еврейской мамы. Потом этот сериал был перенесён на телевидение и стал первой "комедией положений", и первым сериалом про семейную жизнь. Гертруда Берг была самой влиятельной женщиной на телевидении, она выпускала кулинарные книги и журналы от имени своей героини. Действие телесериала происходило в Нью-Йорке, и каждая серия начиналась с того, что миссис Голдберг выглядывала в окно во двор типа "колодец" и трепалась с соседками о последних новостях. В середине 1950-х автор сценария 'Голдбергов' и исполнительница главной роли Гертруда Берг переселила семейство из городской квартиры в пригород, и Молли и в новом окружении продолжала восхищать своей мудростью и хозяйственными талантами, хотя новая среда и новое положение (уже не иммигранты, а американский 'средний класс') поставили Голдбергов перед новыми проблемами. Умерла Гертруда Берг в Нью-Йорке 14 сентября 1966 года.

1919 — (9 Тишри 5680) Опубликован отчёт Комиссии Моргенау. Она была учреждена президентом США Вильсоном по предложению польского премьер-министра И. Падеревского для ознакомления с положением польского еврейства после волны погромов, прокатившихся по стране в конце 1-й мировой войны. Моргентау, учитывая деликатность своего положения как еврея, стремился выказать максимальную беспристрастность. В отчете обнаружилась тенденция свести погромы к ряду разрозненных инцидентов, спровоцированных условиями военного времени. Комиссия рекомендовала строго соблюдать гражданское равноправие, разнообразить сферы экономической деятельности еврейского населения и улучшать его профессиональную подготовку.

1919 — Родился Вернер Гольдберг — солдат Вермахта во Второй мировой войне, чей отец был евреем (крещённым). Вскоре после начала войны фотография Вернера появилась на страницах воскресной газеты Berliner Tageblatt под заголовком «Идеальный германский солдат». Позднее фотография использовалась на вербовочных плакатах. В 1940 году, вскоре после перемирия с Францией, Гольдберг был уволен с военной службы согласно распоряжению Гитлера от 8 апреля 1940 года, в котором запрещалось полукровкам нести воинскую службу. Но он благополучно продолжал жить в Германии и даже смог спасти отца, которого едва не отправили в Освенцим. Умер в Берлине в 2004 году.

1919 — (9 Тишри 5680) Погром в местечке Городище, убиты около 500 евреев, чьи тела были собраны в кучу и брошены неподалеку от монастыря (точную дату погрома установить не удалось, более того, источники указывают то на осень 1920, то на осень 1919 года, в одной из статей И-нета было указано: "Накануне Йом Кипура". Представляется, что погром произошел всё-таки в 1919 году, поскольку Гражданская война на Украине завершилась зимой 1920 года. "Восточная Украина почти полностью перешла под контроль большевиков к концу декабря 1919 года, центральная и правобережная Украина были заняты в начале 1920 года. 17 января 1920 года войска РККА захватили Кривой Рог и Апостолово, 24 января — Елисаветград, 25 января — Умань, в конце января были захвачены Херсон, Николаев и Вознесенск, 3 февраля — Первомайск и Очаков, 6 февраля силы РККА подошли к Одессе, утром 7 февраля они вошли в город, а к 8 февраля Одесса была полностью захвачена войсками Красной армии. Отступающие правым берегом Днепра остатки войск Новороссийской и Киевской областей ВСЮР, не пропущенные в Румынию, осуществили Бредовский поход вдоль реки Днестр и ушли в Польшу, где были интернированы в концлагерях; их часть (до 7000 бойцов) в течение лета 1920 года возвратилась в белый Крым для продолжения борьбы" (Википедия). Так что, если следовать этому указанию, погром произошел 3 октября 1919 года, накануне Йом Кипура 5680 года). Погрому посвятил поэт Перец Маркиш свою поэму "Куча"

Вам, жертвы Украины, чья земля насыщена вашими останками, и вам, сваленным в кучу в местечке Городище на Днепре, Кадиш!.. * * *

Нет! Не лижи их плоть, оплывший небосвод! Не слизывай с их ртов смердящий чёрный дёготь! А… тесто хочешь ты кровавое потрогать?! Блевотину?! Не тронь! Земля её возьмёт.

Прочь! Пахнет от меня! Откуда этот смрад? Отцы и братья здесь, и дочери и внуки – весь городок! Царапают их руки, шевелятся… Скорее прочь! Назад!

Вся Куча доверху – зловонное тряпьё! Бери, что хочешь, вихрь, на память из неё! А монастырь сидит, как хорь над кровью птичьей…

Эй, жирный небосвод! Возьми себе обычай их белый китл* носить – и будешь свят и скромен! Омен!**

*Белое праздничное одеяние религиозных евреев

**Аминь! (идиш) * * *

К мёртвым я приду однажды, в пору крови, в пору мёда; созерцатель мёртвых, сам я голубей ищу из детства, голубей в зловонной Куче.

Это жребий мой подвешен на луне подслеповатой: свет неясный над пустыми вспоротыми животами, над предутренним затишьем.

А во мне местечко дремлет, и мерцает в сердце детство с угловатыми плечами… Вот и козочка белеет на рассвете у порога… О, мои слепые предки! Сколько мне ещё скитаться по неверным вашим тропам, и терзаться вечным страхом под ногой увидеть бездну?!.

Расступитесь шире, дали, на пути к Днепру от Нила! Ты, чьи выколоты очи, боевым наполнись жаром, и ярмо сломай на шее!

Богатырь, Самсон незрячий, отрасти же снова кудри! Дрожь уйми в руках окрепших, и, как древние колонны, рушь опоры мирозданья!.. * * *

Местечко будто спит. Всё тонет в тишине, как груженый обоз в болоте незнакомом… Не слышно голосов ничьих, и перед домом ничья живая тень не промелькнёт в окне.

И только ветер здесь, как ястреб молодой, в закатной мгле кружит и кровлю рвёт когтями… Владыка всех миров, над нищими, над нами, страницы звёздных книг, небесные, раскрой…

В молельне сумрачной никто меня не ждёт. Гуляет здесь сквозняк, и только голос брани, бессильный горький крик, родившийся в гортани, проклятьем разомкнёт мой воспалённый рот.

Эй, жалкий плакальщик! Ты высох, как скелет! А руки ластиться, подобно псам, готовы, и воспалённых ран гнойник чесать багровый. О, Куча чёрная! Кровавый мой завет!..

Среди майдана ты стоишь, как новый храм, стоишь, как жертвенник, и запах смерти чуя, летит к тебе и вьётся там, пируя, столетний ворон – царь помойных ям…

Издай же, сердце, вопль – тоску двух тысяч лет – под жалкий скрип разбитой колесницы, под крики воронья, клюющего глазницы! О, Куча чёрная! Кровавый мой завет!.. * * *

Ставь вечером шатры, а утром вновь ступай тропою Каина, отверженное племя! И шапку Авеля напяль себе на темя, и кровь свою в бокал субботний наливай!..

Повозка чёрная с возницей сонным в ней, колёсами увязла в мерзкой жиже… Вон там они лежат, в лохмотьях, и бесстыже сверкают наготой раздробленных костей.

Поток смолы застыл в глазах моих, и как ни выжимай – он не течёт слезами. Повозка чёрная увязла в грязной яме – там кто-то возит, кто-то возит их…

Перекрестись, возница, на рассвет! Считай их, каждого, по голове пробитой! И сбрасывай тела под конское копыто! О, Куча чёрная! Кровавый мой завет! * * *

Эй, плакальщики с вавилонских рек! От ваших врат с мозаикой старинной сюда, на Днепр, ведите хор калек, оплакивайте новые руины!

Эй, клейзмеры, снимайте арфы с ив! Настраивайте старые цимбалы! Вливайте скрипок траурный мотив с вином субботним в кубки и бокалы!

И горький пережёвывайте ком! И возле чёрной Кучи беспрестанно костлявым бейте в сердце кулаком, шепча слова молитвы покаянной!

И о рабах, что клали кирпичи на извести из молока грудного, забудь, длиннобородый, замолчи! О городке кричи, где нет живого!

Узлы старинных сказок завяжи! – О Куче всем рассказывай отныне! Разбитые надгробья покажи и косточки детей в кровавой глине!..

Сельчане, эй! Нисходит благодать! На площади с пустым базаром рядом распутная, святая ваша мать младенца держит бледного над смрадом!

Где в Куче перемешаны, коптя морозный воздух, головы и спины, стоит она, незрячее дитя баюкая над грудой мертвечины…

Эй, плакальщики с вавилонских рек, гремят, гремят заклятые цимбалы! Под скрипок плач, под струй кровавых бег со звоном разбиваются бокалы!

Как фига из Бейт-Лехема, растёт макушка Кучи – станет выше вдвое и продырявит жалкий небосвод… Благословен создавший всё живое! * * *

Летите, ветры-странники, спеша, на рыжий этот снег, покинув север хмурый! На много лет вперёд, как у слона под шкурой, найдёте мяса вы, гной Кучи вороша.

Изломанная кость, как дикий рог, торчит, распоротый живот – как чёрный зев колодца. Бездомный, над тобой тоска скитаний вьётся, влечёт на дно болот и, как сова, кричит…

Макушка Кучи вверх, косматая, ползёт лизать гниющим ртом небес кровавых блюдо – Безумный кто-то здесь за возом воз везёт…

Эй, ветры-странники, за мною! Прочь отсюда! Довольно вам отцовский талес рвать: без савана лежит в зловонной Куче мать!… * * *

Кривым переломанным клювом пугая, летит мимо Кучи ворона седая.

Куда ты, ворона, ведь сумерки скоро? – Всю стаю родную, всю чёрную свору

из края, где голод нас ждёт неминучий, сюда приведу я – кормиться при Куче.

И вот прилетает вся стая. Ворона, забравшись на Кучу, вещает, как с трона: «Ой, зимнее поле, ой, холод колючий – как сладко в морозы погреться у Кучи.

Давайте же, детки, клевать и проказить, и каркать от сытости (чтобы не сглазить!).

Вокруг этой Кучи, на вольном майдане, поселимся табором, словно цыгане.

Плодись, размножайся, наш род чернокрылый! Дай, бог, тебе счастья, спаси и помилуй!..» * * *

Утешь меня, ястреб, над мусором бьющий крылами, над смрадным, кровавым, засыпанным снегом тряпьём; я призван служить тебе, Куча, с тобой оставаться вдвоём, как жрец с потаённым, невидимым, в сумрачном храме.

Сюда, пилигримы, к соблазну, в заветное тёплое лоно! Сюда, в дом Ваала, к разврату в компании пьяных повес! Сюда пробирайтесь по тропам, сюда опускайтесь с небес – здесь Кучу венчает, царицу, из кож и скелетов корона!..

Кружитесь всю ночь в хороводе чертовском над скверной, гнилым своим семенем брызнуть спешите, бродяги, скорей, как жирный восточный бездельник, как старый султан-богатей.

...Утешь меня, ястреб, летай надо мною, мой верный! От крови тяжёлые, бьются могучие крылья ветров – жрецом твоим, мёрзлая Куча, и сторожем быть я готов… * * *

Полночный ветер плачет и визжит, и знает: из живых ни одного не встретит. Ошмётки мёртвых тел кровавые кружит, и красным сургучом свою дорогу метит.

И копоть испускает чёрным ртом, как старый паровоз захлёбываясь в гуде… А саблями отрубленные груди на тонкой кожице висят над животом…

Я возведу вокруг тебя забор, царица Куча, шкур дырявых груда! И будет твой, до самых звёзд, шатёр под чёрным стягом виден отовсюду.

Пусть каждый это место обойдёт, как свалку, полную миазмов, как заразу, и пусть назад бежит, тебя увидев, сразу – таков наказ – для всех, из рода в род.

Гуляйте, ветры, в колокол звоня! Потешься, мир, сивуху отрыгая, кровавым солнцем на исходе дня, и пусть клюёт глаза воронья стая!

А я один уйду. Как копоть фонаря, В пространстве растворюсь, сливаясь с тьмой липучей: Проснитесь, мёртвые, придавленные Кучей! Молиться вас зовёт безмолвная заря! * * *

Эй, ярмарка, кипи! Эй, веселись, базар! Вот бусы, панночка! С обновой вас, с обновой! А пуговицы – разве не товар? А шаль цветная, пан, для чернобровой?

Кружись во фрейлехсе*, базарный ловкий люд! Торговец, суетись, усталый, как от бега! Старьёвщик с хламом тоже тут как тут, и рядом до небес нагружена телега.

Её хозяин горсти серебра в карман ссыпает свой движеньем длинным… А скряги молятся с утра и до утра, и Тору меряют замызганным аршином.

Легли платки и ленты на траву, под ливнями гниют цветов охапки, и десять заповедей глупый хряк в хлеву мусолит, как кусок потёртой старой тряпки…

*Еврейский народный танец * * *

Тьма – чёрный сор из полуночных стран… За вылинявшим солнцем предвечерья багровый поднимается туман, и снежные вокруг летают перья…

А нищие бормочут: «Свят, свят, свят наш поводырь от века и доныне» – И молятся сиянию заплат на необъятной скомканной штанине.

И копошатся полчища червей: от основанья Кучи к изголовью ползут меж припорошенных бровей – и к богу верному: в закат, умытый кровью!.. Давая псам кромсать свои колени, на площади, в скрещении дорог, ты высишься, скопленье грязных ног, Царица смерти, знак для поколений!

Гора костей! Твой силуэт огромен! И он растёт у мира на виду. Тебе на веки черепки кладу… Молитесь, нищие, и говорите: «Омен!..»

Я к вам приду, как сумрак дальних стран, где прячет смерть костистый лик кровавый. Я приплыву, как утренний туман, что стелется над шляхом и дубравой…

И два тысячелетия клеймом я врежу в мясо Кучи оголённой! Молитесь, нищие, и кайтесь у амвона! Стучитесь понапрасну в каждый дом! * * *

Эй, лавочник, проснись! Вставай, народ базарный! Богач – и мелочью торгующий вразнос! Могильщики, есть на тахрихим* спрос! Вставайте и рассвет встречайте лучезарный!

Обугленный сюда несите свиток Торы у кучи смрадных тел молиться и стонать, сестёр и братьев в саван пеленать, и класть под камень их, под семь огней меноры…**

От мёртвых свет серебряный исходит: здесь каждый – царь в короне, полной вшей. Тахрихим чёрный шей, ночной могильщик, шей!.. Полночный ветер здесь, в грязи кровавой, бродит.

Он треплет их тела, засохшие, в коросте, он будоражит их, щекочет их во сне; безумный, только он здесь воет в тишине и молится за них, и ворошит их кости.

Назад, скорей назад! Скорее прочь отсюда! Неся по пустырям золы и крови смесь, «Эл молэ рахмим...»*** – ветер стонет здесь… Покойся, тюк тряпья, покойся, мяса груда!

*Погребальный саван

**Семисвечник часто изображается на еврейских надгробиях

***"Бог полон милосердия..." (идиш) - начальные слова поминальной молитвы * * *

Тебя стеречь сюда назначен я от псов голодных и от воронья; распятых и разрубленных хранить и хоронить...

Мне никуда отсюда не уйти – горой ты встала на моём пути с их животами, полными червей… Вей, ветер, вей!..

Я для того, чтоб стан, Царица, твой, ощупывать трясущейся рукой там, где тебя, майдана поперёк, поставил бог…

И лестница в оплывший небосвод от грязного подножия ведёт, и провожает всех распятых в рай вороний грай… * * *

Лишь день, словно голубь, появится с первым лучом, на скопище мёртвых, разорванных в клочья штыками, не кинет он взгляд, только сплюнет – ему нипочём – и бросится прочь, прикрывая свой лик облаками…

Подхватывай, ветер, здесь всё, что захочешь! Кружи! Тащи за собою по вымершим улицам мрака их гнойную плоть! Волоки от межи до межи!.. Бродячая воет в пустынном местечке собака.

От слипшихся трупов густой поднимается смрад, придвинулась темень, теснит необъятною грудью… Эй, плакальщик вечный! От мусорной кучи назад, как эта собака, ползи по ночному безлюдью. * * *

Откройте засовы! Вставай, проходи сюда, каждый! Входите, заблудшие, в старый отцовский чертог! Под крышею этой один здесь хозяин – ваш бог: спасёт он от голода вас и избавит от жажды.

Входите, распухшие! Стол здесь накрыт перед вами. Вы знатного пира такого не знали две тысячи лет. Здесь лучшие яства для вас, и подобных им нет. Молитесь, молитесь – и шамкайте синими ртами!.. Входите сюда, попрошайки, в роскошные залы, где ждут вас, убогих, сокровища ваших отцов! Кафтаны наденьте, сорвите тряпьё мертвецов! Лехаим! Налейте вино в золотые бокалы!..

Вставай же из мерзости, нищий, оборванный сброд, из мусорной кучи, где в общем – с воронами – стане валяются трупы напротив церковных ворот!

А я подаяние буду для нищих просить на майдане: «Подайте калекам! Подай им, любой, кто пройдёт! Наполни кровавую шапку, небесный жиреющий свод!..» * * *

Ой вы, ноги с башмаками без гвоздей, я загнал вас, как ретивых лошадей!

Сколько вёрст ещё идти мне и идти, чтобы мёртвые пороги обойти?

В этих домиках уютных – посмотри! – нет живого ни снаружи, ни внутри.

Лишь тоска моя у сломанных ворот дремлет, как бездомный старый кот.

На закате, сквозь раскрытый створ окна, словно жёлтый тигр, крадётся тишина…

Ой вы, ноги с башмаками без гвоздей, я загнал вас, как ретивых лошадей!.. * * *

Вставайте! Спешите на трапезу бога! – Там сладкие речи вас ждут у порога.

«Сюда, мои дети! Кто трезв – будет пьян! Все вместе паситесь – и бык, и баран.

Земля молоком истекает и мёдом! Здесь нива обильна и стадо с приплодом.

И мяса тут вдоволь для вас, а зерно не могут вместить ни амбар, ни гумно.

Напихано так, словно чей-то живот набит до отказа и лопнет вот-вот.

Кувшины вина дорогого полны!» – Где трапеза божья – там речь сатаны…

А белая козочка блеет в сторонке – на шею бубенчик подвесили звонкий. Болтается он и звенит, и звенит. Над церковью крест устремился в зенит. мОн в чёрное небо холодное врос. Лехаим*, Йегова, лехаим, Христос!..

На шее козы колокольчик дрожит. Кровавая Куча червями кишит…

*"За жизнь!" - заздравный тост * * *

Ночь раскрывает снова чёрный рот, а звёзды словно зубы золотые. Луна в ладье серебряной плывёт – Наверно, навестить миры иные.

Оставь постель, в которой видел сны: твои ещё не кончены скитанья; садись в корабль блуждающей луны, измерь на нём просторы мирозданья..

Всё дремлет здесь. Всё тонет в забытье. Одни лишь роют гниль вороньи рати. Луна стоит в серебряной ладье над Кучей, как Ковчег на Арарате.

Раскрой ворота нового жилья! Лежит закат зарезанным бараном… Нет, не хочу в ладью садиться я, не стану плыть по звёздным океанам.

Спускайся вниз, луна, и вечно тут нагая стой над царственною Кучей! Взамен тебя вороны поплывут в твоей ладье мохнатой чёрной тучей!.. * * *

Олени рассвета в небесных долинах рогами пронзают тьму ночи косматой, и солнце ползёт от восхода к закату, и тучи ворон – вместо стай журавлиных…

И словно монахи в коричневых рясах, верблюды бредут в предрассветных туманах; под жалобный скрежет колёс деревянных везут мертвечины багровое мясо.

На Днепр тяжёлые тащат подводы с отрепьями грязными, полными гноя, а он их встречает свирепой волною и катит на юг покрасневшие воды…

К реке для чего вам тащиться, верблюдам? Неужто крестить на подводах везёте кровавые части изрубленной плоти, И будут реке они лакомым блюдом?…

Пускай себя мёртвые сами омоют, пускай на телеги кладут себя сами, и пусть волокут их верблюды степями и в чёрное небо беззвёздное воют… * * *

Вставайте, купцы! Просыпайтесь, базары! Отменные нынче везут вам товары:

И талесов рваных, и рваных бород, и пейсов разодранных – невпроворот.

Осколки костей и пасхальной посуды... Плетутся к базарам худые верблюды.

Погонщик их – ветер, а дождь – его кнут, здесь смерть засевает и вороны жнут.

Как хмурая туча, глядящая вниз, кровавый курган над рекою навис.

И тени ночные неся на рогах, олени рассвета бегут в облаках…

Эй, солнечный шар выползающий! Эй! Не видишь ли в небе косяк журавлей?... * * *

О, днепровские просторы, золотые ваши зори на приданое копите славным девам Украины!..

Я приду сюда под вечер отпевать моих убитых, за моих святых молиться, о, днепровские просторы!..

Днепр – лохань для омовенья! Ты моих несчастных братьев волочишь по перекатам, как рассыпанные брёвна! Как плоты, что развалились из-за бечевы прогнившей – так плывут тела их ночью прямо к морю, по теченью.

Ой вы, девы Украины! Даст в приданое вам Днепр много грязных шкур намокших вашим женихам на радость! * * *

Сколько вас? В гною и ранах – поколенья, поколенья! Вереницы нищих, званых на великий праздник тленья.

Каждый будет сыт, доволен, и увидит, как мелькают в небе шпили колоколен: мёртвый воздух рассекают!

И опять пугливым взором новых два тысячелетья на кресты, что над собором, буду снизу вверх глазеть я…

Сплюнь же, сплюнь на позолоту! Клей мезузу* на литые монастырские ворота!.. Богохульствуйте, святые!..

*Футляр со священным текстом, прикрепляемый к дверному косяку * * *

Свод неба к пашне тянется худой, лоснящийся и тучный беспрестанно; хоть напоил бы влагой из тумана, – но лишь блестит, как чайник жестяной.

Эй, небосвод, как щёк не надувай, ни капли влаги нет в твоей пустыне! И аистов слепит простор твой синий… Сухим и чёрствым будет каравай!

Ленивый ветер не уносит смрад, и топчет засыхающие травы, как косточки детей, пятой кровавой багровый полыхающий закат!.. * * *

Идите, усталые, с воплем и болью, с краюхою хлеба, посыпанной солью, как шли поколенья две тысячи лет – и будут вороны вам каркать вослед. И будут считать они ваши гроши у дома молитвы, где нет ни души. И солнце, как прежде, в красе и гордыне, от края небес поползёт к середине, и вновь пировать будет в мире убогом, и шарить по грязным дворам и порогам. А сонм привидений – он ночью пустынной нахлынет на вас и, скребя свою спину, завоет, глумясь и святое скверня: «Ой, братья и сёстры, смердит от меня!..» Разбитые стёкла и копоть, и чад… Остовы домов, как утёсы, торчат! Один уцелевший – рыдай, безутешен: кровавым туманом лик дня занавешен! Над ним башня падали – мерзкая Куча нависла, как тёмная, грязная туча. И нет никого, кто омоет её – лишь вьётся над ней целый день вороньё. Сюда ли доставит несчастных калек блуждающий в море потопа ковчег?.. Дубит мою кожу ночной суховей – прикован я, словно к скале Прометей! Ко мне и ковчег по волнам не плывёт, и степь не напоит – горяч её рот. Эй, нищий, тащи своё тело в крови – в крови своей, плакальщик вечный, живи!.. * * *

Кто сдаст мне, бездомному, угол внаём – бродяге, тропою идущему зыбкой? С тоской местечковой, со сломанной скрипкой с котомкой проклятий входящему в дом.

О, вырвать бы Кучу из мёрзлой земли! Одеть её в саван – и с богом! На плечи взвалить и бежать вместе с нею далече, бежать и бежать, спотыкаясь в пыли!

Бежать без оглядки, покинув Содом, на землю излить свою горечь, как семя, и выть по-шакальи, и клясть своё племя, смеясь, как безумный, оскаленным ртом! Глазами упавшего в мыле коня водить во все стороны, брызгать слюною: «Расправьтесь со мною, расправьтесь со мною! Камнями, камнями побейте меня!..»

Ночами я вижу во сне звездопады – и тысячи звёздочек в клювах у птиц. Кто их украдёт, как бесценные клады, кто спрячет на дне потаённых криниц?

Звезда, ты по небу летишь, пламенея, на талом снегу свой печатаешь знак! Гори на раскрытой груди, как камея, пылай, словно кровью окрашенный флаг! * * *

Ковш с молоком луна разбила невзначай. Не бойся, чёрный кот, шаг услыхав могучий – я возвестить пришёл указ царицы Кучи: «Верните заповеди богу на Синай!..»

Ты хочешь закурить? – Зловонный пар вдыхай! Не от вина пьяней – пьяней от чёрной крови! Так Куча говорит в своём последнем слове: «Верните заповеди богу на Синай!..»

А с неба заклинает птичий крик, как свиток огненный становится язык, и звёздная блестит на голове корона…

На блюде неба – толстая ворона. Молиться, Куча, в полночь начинай, И сплюнь кровавой пеной на Синай!.. * * *

Над праздником, над пёстрой мишурой, в кровавом нимбе образ Саваофа; о, Куча, ты, как новая Голгофа, облезлой подымаешься горой…

За много вёрст со всех сторон видна, в местечке, где убито всё живое, где только тощий пёс остался, воя, среди майдана ты пригвождена.

Подсвечников и кубков серебром торгуют монастырские святые, и побрякушки копят золотые, и, как старьёвщики, всю рухлядь тащат в дом.

Бурдюк дырявый, грязный тюк белья, подброшен ты к порогу богомольни! За кровь твою уже вбиваю я свой гвоздь железный в крышу колокольни!

Раскроет небо опалённый рот, и Магдалина будет бледной тенью над трупами молиться на восход и каяться, взывая к Искупленью!.. * * *

Нет! Не касайся, туча, их бород! Не слизывай с их губ смердящий чёрный дёготь! А... Тесто хочешь ты кровавое потрогать?! Блевотину?! Не тронь! Земля её возьмёт!

Прочь! Пахнет от меня! Откуда этот смрад? Отцы и братья здесь, и дочери и внуки – весь городок! Царапают их руки, шевелятся... Скорее прочь! Назад!

Вся Куча доверху – мешок с гнилым тряпьём! Хватило места всем, все уместились в нём, все, чей оборван вопль на полуслове!.. мА монастырь сидит, как хорь, напившись крови, и свод небесный млеет, сыт и тёмен… Омен! 1920 год

 

1932 — (3 Тишри 5693) По окончании срока действия британского мандата на управление Месопотамией Ирак стал независимым государством и вступил в Лигу Наций.

1940 — (1 Тишри 5701) Шоа. Начало насильственного переселения евреев Варшавы в гетто.

1940 — (1 Тишри 5701) Шоа. Правительство Виши публикует "закон о статусе евреев", который стал основой отмены национального гражданства всем иностранным жителям еврейской национальности и одновременно отказ властей Франции оказывать им закондательную защиту. Закон коснулся не только еврейских иммигрантов, но и кореных жителей Франции. Таким образом 30,000 евреев, находившихся на окуупированной территории и 20,000, находившихся на свободной территории были лишены своих прав. В законе при определении понятия «еврей» учитывалось и происхождение супруга: «Рассматривается в качестве еврея человек, принадлежащий или не принадлежащий к какой-либо конфессии, если у него к еврейской расе относятся трое дедов и бабок, или двое, если он состоит в браке с лицом, также имеющим бабок и дедов евреев». Большинство евреев, особенно проживавших на оккупированной территории, в страхе перед наказанием не решились уклониться от участия в переписи. Всего было зарегистрировано во Франции 287 962 еврея, из которых 53,8% проживали в районе Парижа, 6% — на других оккупированных территориях, 40,2% (по данным переписи) в «свободной зоне».

1941 — Шоа. Подразделением полевой жандармерии 1-й бригады СС расстреляло 130 евреев Никополя

1941 — (12 Тевета 5702) Шоа. В Румынии издан указ об обязательном ношении евреями отличительного знака. Это касалось евреев, живших на территории довоенной Румынии.

1943 — (4 Тишри 5704) Ишув. Обыск англичанами поселения Хулда, которое предварительно было окружено 800 солдатами. После того, как было найдено оружие, 80 миномётных снарядов, 7 жителей предстали перед военным трибуналом. Но отказались выдать источник их происхождения.

1943 — (4 Тишри 5704) Шоа. Как только стало известно о планах немцев депортировать евреев Дании, представитель правительства Швеции заявил, что Швеция готова принять всех евреев Дании. Около восьми тысяч евреев Дании были переправлены в Швецию с помощью шведских властей. и это при том, что в сентябре 1938 года правительства Швеции и Швейцарии потребовали от немецких властей ставить в паспортах евреев, выезжающих из Германии, штамп с красной буквой «J». В конце октября 1938 г. министерство иностранных дел Швеции потребовало, чтобы лиц с отметками в паспорте не допускали в страну. Правительство Швеции объясняло свои действия тем, что оно не хочет «раздражать общественное мнение», чтобы «не создавать еврейскую проблему в стране». Только после «Хрустальной ночи» был разрешен въезд в Швецию для 150 взрослых и 500 детей.

1948 — (29 Элула 5708) Израиль. Открыт сезон Израильского филармонического оркестра; место за дирижёрским пультом занял композитор Л. Бернстайн, автор "Вестсайдской истории"

1959 — (1 Тишри 5720) Теракт. Пастух из кибуца Хефциба был убит около кибуца Яд Хана.

1973 — (7 Тишри 5734) Израиль. Утром встретились премьер-министр, министр обороны, начальник генерального штаба, командующий ВВС, начальник военной контрразведки. Обсуждалось положение на южном и северном фронтах. Ситуация казалась под контролем, в совместное выступление Сирии с Египта никто не верил. Переброска египетских войск объяснялась манёврами, сирийских - дружественным жестом Иордании. Решено было снова обсудить положение дел в воскресение.

1973 — (7 Тишри 5734) В авиакатастрофе погиб командир 115-й эскадрильи "Летающий дракон" ВВС Израиля Ами Голдштейн ("Голди").

1979 — (12 Тишри 5740) Теракт. Взрыв бомбы в раввинской семинарии Аргентины.

1980 — (23 Тишри 5741) В Париже теракт, возле синагоги на улице Рю Коперник взорвалась бомба. 4 человека из числа прихожан погибли, 20 ранены.

1989 — (4 Тишри 5750) Израиль. Суд приговорил нескольких солдат бригады "Гивати" Армии Обороны Израиля к разным срокам заключения за недостойное поведение во время первой интифады.

1994 — (28 Тишри 5755) В Тель-Авиве - открытие Центра искусств.

2005 — (29 Элула 5765) В Рамат-Гане в возрасте 94 лет умерла Сара Леви-Танай

Леви-Танай никогда не училась танцу. Она работала воспитательницей в детском саду кибуца Рамат га-Ковеш, ставила с детьми спектакли, в которых была и хореографом, и режиссером, и композитором. Талант девушки привлек внимание композитора Иммануэля Амирана, который предоставил в ее распоряжение студию в Тель-Авиве. В 1948 году Леви-Танай собрала группу детей — выходцев из Йемена — из них и вырос впоследствии «Инбал» - Театр танца, объездивший с гастролями все пять континентов Сочетая элементы йеменского фольклора и современного танца, Сара Леви-Танай создала особый хореографический стиль, который назвали «йеменской готикой». Участники ансамбля сами аккомпанировали себе на народных ударных инструментах и напевали йеменские мелодии. Критики всегда отмечали необычность музыкального сопровождения и внешности бородатых танцоров. Если первые спектакли «Инбала» были строго сюжетны: «Йеменская свадьба», «История Рут», «Царица Савская», то позже постановки становятся более абстрактными. Сказывается и работа с другими хореографами: благодаря организационному и творческому таланту Леви-Танай «Инбал» привлек внимание таких мастеров мирового уровня, как Джером Роббинс, Кей Такей и Анна Соколова. Сегодняшний «Инбал» — многогранный профессиональный коллектив. Но его название, на иврите означающее «язычок колокольчика», по-прежнему сразу ассоциируется с именем Сары Леви-Танай, очень самобытного и плодотворного мастера израильской хореографии.

 (Sara Levi-Tanai) - знаменитая израильская танцовщица, хореограф и режиссёр.

2015 — (20 Тишри 5776) Теракт на улице а-Зайт недалеко от Львиных ворот в Старом городе в Иерусалиме. Араб напал с ножом на родителей с маленьким ребенком и еще на одного мужчину. Двое мужчин - 41 и 21 год - умерли в больнице. 22-летняя мать ребенка была тяжело ранена. Двухлетний ребенок получил легкое ранение в ногу.

2024 — (1 Тишри 5785) Операция "Северные стрелы". Истребителями ВВС ЦАХАЛа были атакованы 15 объектов инфраструктуры "Хизбаллы" в Бейруте, в частности, руководствуясь разведданными, предоставленными военной разведкой АМАН - фабрики по производству боеприпасов, склады оружия и боеприпасов. Обстрелы израильской территории из Ливана так же продолжались. В бою на юге Ливана погиб капитан Бен-Цион Фалах, 21 год, из Ницаней-Оз, офицер 202-го батальона бригады "Цанханим"