— события (2275-2300 из 9341)
(28 Тишри 5652) Родился Мойше-Яаков Винницкий, более известный истории, как криминальный король Одессы Мишка Япончик.Подробнее о людях октября см. Блог рубрика "Имена".
Метки:
- автор "Автоэмансипации".Основное в национальном самосознании Пинскера это необыкновенно глубокое чувство национальной гордости или, как он это сам называет, национальной гордости за себя. Пинскер видит в идее автоэмансипации, не спасение от преследований извне, а в восстановлении национальной чести и в возрождении в нас чувства самоуважения. Очень печально, что другие нас преследуют и презирают. Еще трагичнее, что мы сами как народ реагируем приниженно на такое отношение к нам со стороны окружающих и этим нашим собственным поведением, в какой-то мере, оправдываем презрительное отношение к нам других. Патетическая часть в работе Пинскера посвящена особенно этой внутренней стороне нашей национальной проблемы. Здесь он поднимает часто свой голос до пророческого гнева, в котором слышится трагедиягордого сына народа, потерявшего свою гордость. Пинскер не может смириться с унизительным подобострастием, с которым его народ допускает по отношению к себе самые возмутительные оскорбления. Гордый народ, насколько слаб он бы не был, не может в таких случаях, ничего другого, как тем или иным способом выразить возмущение своей израненной души. Не менее того, не приемлет Пинскер наше униженное поведение по отношению к нашим благодетелям, протестует против отсутствия в нас самоуважения, хотя мы и угадываем их отношение к нам даже в самой незаметной снисходительной улыбке в нашу сторону. «..похвалят какого-нибудь еврея, что он делает честь своему народу — так этот народ настолько глуп, что он этим еще и гордится. Мы так глубоко пали, что чуть ли не делаемся заносчивыми от радости, когда, как, напр., в западной Европе малую часть нашего народа ставят в ровне с не евреями...» (перевод ldn-knigi) Приведенные слова достаточно показывают, как Пинскер оценивает «великий идеал» эмансипации, который в известных кругах еврейства и теперь выражает почти конечную цель в существовании нашего народа. Он видит в акте эмансипации ничто другое как глубочайшее унижение народа, которое заставило бы нас краснеть от стыда, если бы мы не были лишены полностью национального самоуважения. Ни один другой народ не нуждается в эмансипации. Для всех других существуют общее законодательство. Вообще Пинскер воспринимает все свое существование в диаспоре, с эмансипацией или без нее, как одно единственное непрекращающееся унижение. Физические муки народа отходят на задний план по сравнению с душевными муками, вызванные этим оскорбительным состоянием. Само по себе презрение со стороны окружающих было бы для него не так непереносимо, если бы он в то же время мог бы многих тем успокоить, что это не более, чем результат многовековых предрассудков, невежества и т. д. Его гордый дух смог бы тогда просто презирать это презрение. Но, к сожалению, он не мог не заметить, что поведение его народа играет не последнюю роль в таком отношении к нему со стороны других. «..Вы презренны, потому что у вас нет самолюбия и нет национального самосознания». Национальное самосознание! Где же его взять? В том-то и заключается великое несчастье нашего племени, что мы не составляем нации, что мы только евреи. Мы — стадо, рассеянное по всей земле...» «Стадо». В одном этом слове собрал Пинскер все горькие истины, когда он говорит о душевном состоянии евреев в то время. Стадо не думает ни о чести, ни о будущем — оно вообще ни о чем не думает кроме как о непосредственной опасности, от которой оно как-нибудь пытается спастись, неважно как, все вместе или каждый в отдельности. Именно в этом смысле понял Пинскера Л. Гордон, в посвященном ему стихотворении «Божье стадо» (Едер Адонай). Но все же поэтическая натура Гордона не смогла превозмочь себя и заклеймить позором людское стадо в своем видающемся произведении. Это удалось другому, более одаренному поэту Бьялику в его бессмертных «Песнях гнева». Как обидно, что Пинскеру не привелось до этого дожить. Он узнал бы, что его пророческое слово не пропало зря и умирая, он нашел бы утешение в том, что он не был ПОСЛЕДНИМ ГОРДЫМ ИУДЕЕМ. Ахад Гаам «Гордый Иудей»
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
- праведник Мира. Погибла в концлагере Равенсбрюк 31 марта 1945 года.Поэт, прозаик, публицист, художник, философ, общественный и религиозный деятель. В человеческой памяти эта необыкновенная женщина осталась под именем, принятым в монашестве, — мать Мария. Последнее и окончательное имя, перекрывшее те, которыми она звалась прежде. В девичестве — Лиза Пиленко, в замужестве — Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева, во втором браке — Скобцова. За каждым именем — новый жизненный этап, множество ярких, прекрасных событий и столько же трагических! «В личности матери Марии были черты, которые так пленяют в русских святых женщинах — обращенность к миру, жажда облегчать страдания, жертвенность, бесстрашие», — говорил о ней философ Николай Бердяев. Лиза впервые увидела свет 20 декабря 1891 г. в Риге, где отец ее — Юрий Дмитриевич Пиленко — служил в должности товарища прокурора окружного суда. Потомственный дворянин, он был юристом по образованию, а по призванию — увлеченным агрономом-виноградарем. И когда в 1895 г. два печальных события, последовавших одно за другим (кончина родителей), потребовали его присутствия в анапских поместьях — Хан Чокрак и Джемете, он решил оставить службу и перевез семейство от холодного Балтийского к теплому Черному морю. Юрий Дмитриевич и три его сестры были хорошими виноделами. Став взрослой, этим будет увлекаться и Елизавета Юрьевна, продолжая семейную традицию. После Февральской революции она подарит местным крестьянам усадьбу Хан Чокрак с просьбой устроить там школу для детей; школа была создана и существовала до конца 40-х гг. В Петербург Лиза впервые попала весной 1894 г. Мать, Софья Борисовна (урожденная Делоне), привезла девочку надачу к своей тетке Е. А. Яфимович, в прошлом фрейлине при дворе великой княгини Елены Павловны. С той поры и вплоть до 1906 г. Софья Борисовна с Лизой и младшим сыном Дмитрием приезжали к ней почти ежегодно. Весной 1905 г. Ю. Д. Пиленко был назначен директором Императорского Никитского ботанического сада и Никитского училища садоводства и виноделия. Семья переехала в Ялту. Год спустя неожиданно и скоропостижно Юрий Дмитриевич скончался, а вслед за ним в Петербурге умерла крестная мать Елизаветы Е. А. Яфимович. Вдова с детьми наскоро продала часть земель и засобиралась в столицу, поближе к родственникам. Несмотря на более чем скромные средства, Лиза училась в дорогих частных гимназиях, а в 1909 г. поступила на философское отделение историко-филологического факультета Высших женских (Бестужевских) курсов. Здесь она слушала лекции философов С. Л. Франка, Н. О. Лосского, юриста Л. И. Петражицкого. Впрочем, проучилась Елизавета Пиленко на курсах не более полутора лет. Зимой 1908 г. на одном из вечеров современной поэзии гимназистка Лиза впервые увидела выступающего с эстрады Александра Блока. Можно сказать, что встреча эта определила всю дальнейшую жизнь Елизаветы Юрьевны. Любовь поселилась в сердце девушки и красной нитью прошла по ее судьбе — любовь, которую поэт не счел для себя возможным разделить. В один из февральских дней Елизавета пришла на квартиру Блока, чтобы получить, как писала уже будучи монахиней, ответы на вопросы о смысле жизни, поделиться своими исканиями и сомнениями, показать свои стихи. Позже она вспоминала: «Странное чувство... я оставила часть души там. Это не полудетская влюбленность. На сердце скорее материнская встревоженность и забота. А наряду с этим сердцу легко и радостно...» Вскоре Лиза получила письмо от поэта, в которое было вложено стихотворение «Когда вы стоите на моем пути...» В конце февраля 1910 г. неожиданно для родных, подруг и для себя она выходит замуж. Супруг — Дмитрий Владимирович Кузьмин-Караваев — юрист и историк, был близок к эстет- ствующйм модернистским литературным кругам, куда ввел и молодую жену. Увлеченная поэзией, она подружилась с Анной Ахматовой, Николаем Гумилевым, другими поэтами «Серебряного века», была участницей «сред» в знаменитой «Башне» Вячеслава Иванова, активным членом «Цеха поэтов», гостила в Коктебеле у М. А. Волошина, посещала собрания Религиозно-философского общества. Скоро Елизавета Юрьевна сама начала печататься: в 1912 г. вышла первая книга стихов «Скифские черепки», а в 1916 г. — поэтический сборник «Руфь», где все больше стали сказываться ее религиозные искания и утверждающееся в душе христианство. К слову сказать, она стала первой женщиной, заочно изучавшей богословие в Петербургской духовной академии и закончившей ее. Отношения с мужем откровенно не ладились: то, что их объединило — увлечение модными поэтическими и философскими течениями, а главным образом стремление к богемному образу жизни, — потеряло для Лизы былую привлекательность. Она явственно начала осознавать, что душа ее попала в капкан «безответственных слов». Ей, как человеку необычайной активности и действия, мир неспешных интеллектуальных бесед и философствований на отвлеченные темы, уводящих от конкретных нужд народа, казался ненужным. К тому же в гимназические годы у Елизаветы перед глазами был яркий пример бескорыстного служения, основанного на христианской вере и любви к ближнему, — речь идет о ее петербуржских тетушках по отцовской линии, профессионально занимавшихся благотворительной деятельностью, — куда более близкий ее характеру. Ранней весной 1913 г. Елизавета Юрьевна уехала из Петербурга в Анапу. Пришло время осмысления пережитого в столице. Поселившись в имении Джемете, она продолжала писать стихи, занялась виноделием. Окончательный разрыв с мужем произошел осенью (вскоре после развода он принял католичество, а в 1920 г. эмигрировал, вступил в орден иезуитов и принял священство). А на исходе октября родилась внебрачная дочь Лизы. И было дано ей имя Гайана, что на греческом языке означает «земная», ибо рождена была от земной любви, которой Лиза пыталась заглушить бездонную страсть к Блоку. Первая мировая война положила конец тихой провинциальной жизни. Ушел на фронт и пропал без вести отец Гайаны. Елизавета Юрьевна, не привыкшая быть в стороне от общественной жизни, осенью 1917 г. вступила в партию эсеров, какое-то время возглавляла городскую мэрию Анапы. С приходом большевиков, не разделяя их мировоззрения, все же согласилась стать комиссаром по здравоохранению и образованию. Позже она оказалась вовлеченной в борьбу эсеров против большевистской власти. Затем была арестована представителями Добровольческой армии, которым ее взгляды показались слишком «левыми», приговорена к расстрелу. Но на защиту поэтессы встали М. Волошин, А. Толстой, Н. Тэффи, Н. Крандиевская, В. Инбер и другие. Елизавету Юрьевну освободили. В следствии по ее делу принимал участие бывший учитель, а в то время член правительства Кубанского края Даниил Ермолаевич Скобцов. Позже они обвенчались. В 1920 г. Лиза с матерью и дочерью эмигрировала из России. С потоком беженцев из Новороссийска она отправилась в Грузию, где в Тифлисе у нее родился сын Юрий, затем на запад — в Константинополь, ставший лишь временным пристанищем. Здесь семья Скобцовых воссоединилась (Даниил Ермолаевич эвакуировался отдельно с кубанским казачьим правительством). Потом — в Белград. В Югославии, накануне переезда в Париж, на свет появилась дочь Анастасия (1922 г.). Франция встретила беженцев несколько приветливее, чем предыдущие страны, хотя это никак не означало ни конца бедственного положения семьи, ни избавления от изнурительной работы. Елизавета Юрьевна окончательно испортила свои и без того близорукие глаза, выполняя швейные заказы. Когда Даниил Ермолаевич, выдержав экзамен, начал работать шофером такси, казалось, что станет легче... Говорят, Господь особо испытывает тех, кого хочет отметить своей любовью. Да, испытаний Лизе было отмерено сполна. Зимой 1926 г. тяжело заболела Настя. Доктора проглядели менингит в той стадии, когда можно было чем-то помочь. Девочку поместили в знаменитый Пастеровский институт; мать получила особое разрешение находиться при больной, ухаживать за ней, и в течение почти двух месяцев она присутствовала при медленном умирании своей дочери. 16 марта 1932 г. в храме Сергиевского подворья при парижском Православном Богословском институте Елизавета Скобцова приняла монашеский постриг, получив имя Мария в честь святой Марии Египетской. Но она не ушла в монастырь, а осталась работать в миру, поддерживая тех, кто оказался на дне эмигрантской жизни. «...Я знаю, что нет ничего лицемернее, чем отказ от борьбы за сносное матерьяльное существование обездоленных под предлогом, что перед вечностью их матерьяльные беды ничего не значат», — писала она. Для матери Марии любовь к Богу и любовь к людям были неотделимы. Не признавая голого аскетизма, она отстаивала право принявшего постриг быть в гуще жизни: «Сейчас для монаха один монастырь — мир весь». Еще с 20-х гг. она считала социальную работу одной из важнейших. Созданное по ее личной инициативе объединение, названное «Православное дело», стало центром социальной помощи, а также местом встречи многих писателей и ученых. Мать Мария и ее соратники организовали несколько общежитий и дешевых столовых, санаторий для туберкулезных больных, оборудовали две православные домовые церкви. Монахиня Мария сама участвовала в их росписи и вышивала иконы. Физической работы она не боялась: и полы мыла, и перебивала матрацы, и в то же время писала пламенные речи, выступала на конференциях. Ее перу принадлежит ряд полемических статей со страстной защитой своего понимания монашества как полного самоотречения в пользу служения людям, которое она считала первоочередной задачей — куда выше созерцания и «аскетических упражнений». Вместе с тем, оказывая помощь больным и безработным, мать Мария никогда не опускалась до снисходительной благотворительности, унижающей и дающего и принимающего. Как-то раз ее спросили: «Почему вы в вашей столовой кормите не бесплатно, а берете один франк?» (в обычной закусочной мало-мальски приличный обед стоил франков восемь). Она ответила: «Я кормлю за франк, и все довольны: какая мать Мария молодчина, что так выкручивается. Если же я стала бы давать даром, каждый сказал бы: даром кормить невозможно; значит, кто-то дает деньги и, возможно, часть остается в ее кармане. А если я вижу, что человеку и франк не по силам, я ему его дам. Но все же он будет относиться к этому обеду более уважительно». Мать Мария не останавливалась даже перед тем, чтобы выписывать фиктивные справки о работе в основанных ею домах, потому что такие справки давали возможность устраиваться на реальную работу. Через несколько лет парижская администрация заподозрила неладное и действительно выявила фиктивность многих справок, выданных матерью Марией, но уважение к ней было настолько велико, что этому делу не дали хода. В 1936 г. многострадальную женщину постигло новое горе: ее старшая дочь Гайана, вернувшаяся за полтора года до того в Советский Союз, скоропостижно скончалась в Москве, согласно укоренившейся версии ,— от тифа. Мать Мария приняла эту смерть с христианским смирением. Она вообще мало делилась своими переживаниями с окружающими, внешне держалась с людьми непринужденно: веселая, немного лукавая улыбка часто озаряла ее полное, румяное лицо и оживляла карие глаза. Она охотно общалась с людьми и производила впечатление открытости и прямоты. Интересен тот факт, что еще накануне нападения Германии на СССР Американский Еврейский Рабочий комитет составил список лиц, которых США готовы были принять в качестве беженцев. В том списке была и мать Мария. Надо ли говорить, что проблемы выбора для нее даже не существовало. После оккупации Франции Елизавета Юрьевна наладила контакты с организациями французского Сопротивления. Она спасала евреев, отправляла посылки заключенным, укрывала бежавших советских военнопленных и французских патриотов. Во время массовых арестов евреев в Париже летом 1942 г. она проникла на зимний велодром, где их держали в изоляции, и провела там три дня. Ей удалось организовать побег 4-х детей в мусорных корзинах. В одном из ее общежитий в годы войны провел свои последние дни поэт К. Бальмонт. В другом пансионате ей удалось спасти от уничтожения архив И. Бунина. В феврале 1943 г. мать Мария была арестована, вместе с ней в гестапо попал и сын Юрий (был отправлен в концлагерь Бухенвальд, а затем в Дору на строительство подземных ракетных заводов, где и погиб в феврале 1944 г.). Даже в нацистском лагере смерти Равенсбрюк, где она провела в качестве узницы последние два года жизни, мать Мария была духовной и моральной опорой своих товарок — заключенных вместе с ней французских коммунисток и участниц Сопротивления. Читала стихи, рассказывала о России, о Блоке, перевела на французский язык «Катюшу», и ее, невзирая на запрет, пели узницы концлагеря. Своей верой, бодростью, участием она поддерживала множество людей. Здесь, в лагере, был предел человеческой беды и муки и страшная возможность духовного отупения и угасания мысли, здесь так легко было дойти до отчаяния. Но мать Мария уже умела осмысливать страдания и самую смерть. Она учила своих подруг по несчастью пересматривать свое отношение к окружающему, находить утешение даже в самых страшных образах лагерного быта. Так, непрерывно дымящие трубы крематория создавали чувство обреченности; даже ночью полыхало зарево печей, но мать Мария, показывая на тяжелый дым, говорила: «Он такой только вначале, около земли, а дальше, выше делается все прозрачнее и чище и, наконец, сливается с небом. Так и в смерти. Так будет с душами»... Рассказ о матери Марии был бы неполным без упоминания о ее незаурядных художественных способностях. Она прекрасно рисовала (некоторые ее акварели хранятся в Русском музее в Санкт-Петербурге), владела техникой древнерусского шитья, иконописью, росписью стен, техникой витража. И до последних дней жизни в ней не умирал художник. Даже в невероятных условиях концлагеря, терпя голод, холод, непосильный труд и жестокие побои, Елизавета Юрьевна находила в себе силы творить. Здесь ею была вышита икона «Пресвятая дева с распятым младенцем», по словам очевидиц, производившая сильнейшее впечатление, и создана вышивка «Высадка союзных войск в Нормандии», тканью для которойпослужила обычная лагерная косынка одной из женщин. 31 марта 1945 г., накануне праздника Пасхи, Елизавета Скобцова была умерщвлена в газовой камере (по некоторым данным — заменив собой одну из узниц). Это случилось за два дня до того, как под эгидой Красного креста начали освобождать заключенных, вывезенных из Франции...
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
(с 1945 - Дассо) - французский авиаконструктор.В 1915 он разработал воздушный винт, патент на который продал фирме Caudron. Его воздушными винтами в первой мировой войне оснащались многие французские самолеты. В 1918 Блох, совместно с Potez создал двухместный истребитель SEA-4, с Bleriot в 1928 - бомбардировщик MB-60. В 1930 г. была основана компания Avions Marcel Bloch, а ее первыми проектами стали почтовые монопланы с верхним расположением крыла Блок M.B.60 (позднее M.B.61) и M.B.71, ни один из которых не перешел стадию прототипа. В 1932г. для участия в соревновании Министерства авиации Франции на лучший специальный санитарный самолет был сконструирован Блок M.B.80. Затем последовал заказ на серийное производство, и первый из 20 серийных самолетов М.В.81 был поставлен в 1935г. Этот тип самолетов широко использовался в Африке и на Среднем Востоке. В 1937 его фирма была национализирована и вместе концерном Bleriot вошла в группу Societe Nationale de Constructions Aeronautiques du Sud-Ouest (SNCASO), где Блох занял руководящий пост. До начала войны было разработано несколько моделей бомбардировщиков и истребителей. В 1945 г. Marcel Bloch возвратился на родину из германского концентрационного лагеря Бухенвальд и возглавил фирму General Aeronautique Marcel Dassault (GAMD; Дассо - его подпольная кличка во Французском Сопротивлении). После войны врачи запретили ему есть практически все любимые блюда, пить и курить. Француз все время мерз и даже летом ходил в зимнем пальто и шарфе. Ему сделали несколько операций на глазах, и все равно с годами он почти полностью ослеп. Тем не менее, он прожил более 84 лет и стал крупнейшим экспортером вооружения во Франции. В рекордные сроки для французских ВВС был разработан двухдвигательный транспортный самолет MD-315 Flamant, взлетевший в феврале 1947 г. Затем фирма в инициативном порядке начала разработку реактивного истребителя-перехватчика. Первым итогом этой работы стал MD.450 , построенный в декабре 1947 года. Первый прототип совершил полет в феврале 1949 года с английскими турбореактивными двигателями Роллс-Ройс Nene Mk.102. После успешных испытаний ВВС Франции заказали 450 самолетов для серийного производства. И в декабре 1951 года вышел первый серийный MD.450, получивший в ВВС имя Ouragan (Ураган) и находился на вооружении до 1961 года до полной его замены MD.454 Mystere IV. MD-450, поставленый Индии и Израилю, стал первым экспортным успехом Дассо и Франции. Ouragan послужил предшественником семейства Mystere-Etendard. Mystere II стал первым французским самолетом, преодолевшим звуковой барьер, а Mystere IV помог добиться признания для Dassault, когда США заказали 225 самолета как часть соглашения NATO. Etendard IVМ и его преемник, Super-Etendard, были выбраны, для оснащения авианосцев Foch и Clemenceau. Программа Мираж III, начатая в 1950-х, вывела Dassault на скорости больше 2М, стимулируя экспортный успех семейства боевых самолетов Мираж. Шестидневная война Израиля с арабскими странами в 1967 подтвердила репутацию Дассо, как изготовителя качественных самолетов. Вклад программы Мираж IV в стратегическую ядерную программу Франции дал Dassault возможность приобрести новую технологию, особенно в области высоких температур. Разнообразие исследований по вертикальному взлету (Мираж III V) и крыльям изменяемой стреловидности (Мираж G) - уникальное достижение для компании, работающей Lв одиночку¦, продемонстрировавшее способность технических отделов Дассо к нахождению оригинальных и эффективных технических решений. Параллельные разработки самолета со стреловидным крылом привели к Миражу F-1, который впоследствии поступил на вооружение одиннадцати национальных ВВС во всем мире.
Метки:
Метки:
В 1803 г. Хаим Воложинер основал в городе Воложин иешиву, названную в его честь «Эц Хаим». Все последующие руководители иешивы были потомками Х. Воложинера или были связаны с его семьей родственными узами. Они считались крупными раввинистическими авторитетами, и некоторые, прежде всего Нафтали Цви Иехуда Берлин, Иосеф Беер Соловейчик (см. Соловейчик, семья) и Хаим ха-Леви Соловейчик, сыграли существенную роль в развитии еврейской религиозной мысли нового времени. Уже с 20-х гг. 19 в. русские власти также стали считать главу Воложинской иешивы одним из руководителей российского еврейства. Несмотря на это иешива дважды (1824, 1858) официально закрывалась властями. Однако ее закрытие оставалось лишь формально объявленным, но не осуществленным актом, и иешива продолжала функционировать. Количество обучавшихся в ней постоянно возрастало, достигнув 400 в конце 80-х гг. 19 в. Высокая репутация иешивы привлекала учащихся из других стран, в том числе Англии, Германии, Австрии и Северной Америки. С середины 19 в. в иешиве стало сказываться влияние недавно возникшего нравственно-этического течения мусар, несмотря на сдержанное отношение руководителя иешивы к этому движению. В 1870-е гг. в иешиву все больше стали проникать идеи Хаскалы, а в 80-х гг. многих учащихся привлекло движение Ховевей Цион. В 1891 г. русский министр народного просвещения утвердил Правила о Воложинском ешиботе, согласно которым студенты должны были отныне изучать не только Талмуд и источники еврейских религиозных законов, но и русский язык и арифметику в объеме курса еврейских народных училищ. Глава иешивы Н. Берлин не согласился с этим, и в 1892 г. власти объявили о закрытии иешивы; Н. Берлин и учащиеся иешивы были высланы из Воложина. Однако в 1895 г. иешива была вновь открыта и продолжала расширяться и развиваться вплоть до 1-й мировой войны, когда с приближением фронтовой полосы к Воложину занятия в иешиве прекратились. Она была открыта вновь лишь в 1921 г., но количество учащихся в ней значительно сократилось. В разное время в Воложинской иешиве учились некоторые еврейские писатели и поэты, в том числе М. И. Бердичевский и Х. Н. Бялик, запечатлевший атмосферу иешивы в поэме «Ха-матмид» («Подвижник»).
Метки:
Метки:
Родился в семье мелкого торговца. По окончании Сегедского реального училища в 1910 г. Два года учился в Восточной академии в Будапеште. В 1910 г. вступил в Социал-демократическую партию. В 1912–14 гг. работал банковским служащим в Гамбурге, а затем в Лондоне, где был активистом социалистического движения. Летом 1914 г. вернулся в Венгрию, был призван в австро-венгерскую армию и во время 1-й мировой войны направлен на русский фронт. С апреля 1915 г. по февраль 1918 г. в русском плену. Был одним из организаторов пробольшевистского движения среди венгерских военнопленных. В октябре 1918 г. возвратился в Венгрию; один из основателей компартии Венгрии — организационный секретарь по периферии. В период Венгерской советской республики (1919), возглавлявшейся Б. Куном, Ракоши — заместитель народного комиссара торговли, затем народный комиссар общественного производства и наконец главнокомандующий Красной гвардией. После падения советской республики эмигрировал в Австрию, был арестован и через девять месяцев выслан из страны. В 1920–24 гг. работал в исполкоме Коминтерна, в 1921 г. был избран его секретарем. В декабре 1924 г. возвратился в Венгрию, чтобы организовать нелегальную компартию. В сентябре 1925 г. арестован, предан военному суду, на котором прокурор требовал смертной казни, однако протесты европейской левой интеллигенции (в том числе Р. Роллана) привели к передаче дела в гражданский суд, который приговорил его к восьми с половиной годам заключения. В 1934 г. после отбытия срока вновь предстал перед судом по обвинению в преступлениях, совершенных в период советской республики, и приговорен в 1935 г. к пожизненному заключению в каторжной тюрьме. В октябре 1940 г. правительство Советского Союза обменяло Ракоши на трофейные знамена, захваченные Россией при подавлении венгерской революции 1848–49 гг. В 1940–45 гг. в Москве руководил заграничным бюро ЦК КПВ. В феврале 1945 г. вернулся в Венгрию вместе с советскими войсками. Ракоши реорганизовал КПВ (с 1948 г. — Венгерская партия трудящихся), был в 1945–53 гг. ее генеральным секретарем, а в 1953–56 гг. — первым секретарем. В 1945–52 гг. заместитель председателя Совета министров (до 1948 г. — коалиционного правительства). Ракоши и его единомышленники вытеснили все другие партии с политической арены, и с 1948 г. он стал фактическим диктатором Венгрии. В 1952–53 гг. Ракоши одновременно был и главой правительства. Ракоши и его окружение насаждали в стране тоталитарный режим советского образца (форсированная индустриализация, насильственная коллективизация, политические процессы, попрание прав и свобод граждан). После смерти И. Сталина Ракоши был вызван в Москву, подвергнут суровой критике за недостатки его экономической политики и вынужден в июле уйти в отставку с поста премьер-министра. Однако он продолжал возглавлять партию до июля 1956 г., когда под влиянием процесса десталинизации и глубокого кризиса, охватившего венгерское общество, был решением ЦК снят с поста первого секретаря и выведен из Политбюро (официально уход Ракоши с политической арены мотивировался состоянием здоровья). По просьбе венгерского партийного руководства Ракоши с женой выехал в Советский Союз якобы на лечение, где его статус менялся под влиянием политической ситуации в Венгрии. До августа 1962 г., когда Ракоши был исключен из партии как лицо, несущее главную политическую ответственность за нарушение в Венгрии ленинских норм партийной жизни и социалистической законности, он был ГОСТЕМ ЦК КПСС, после этого фактически был ссыльным в Токмаке (Киргизия), а затем в Арзамасе (Горьковская область). Венгерское руководство не разрешало Ракоши вернуться на родину. После смерти Ракоши урна с его прахом была захоронена в Будапеште. Ракоши не проявлял никакого интереса к еврейской жизни и даже скрывал свое еврейское происхождение. Его правление тяжело отразилось на социально-экономическом положении и венгерского еврейства, пострадавшего от национализации средств производства и торговли, депортации так называемых буржуазных элементов из больших городов, запрещения сионистской деятельности и судов над сионистами и другими еврейскими общественными деятелями, закрытия еврейских школ и т. п. www.eleven.co.il
Метки:
- русский писатель.Опубликованный в 1956 г. в НОВОМ МИРЕ, роман В.Д. Дудинцева НЕ ХЛЕБОМ ЕДИНЫМ о драматической судьбе изобретателя, сталкивающегося с бюрократической системой, не смотря на вполне соцреалистическую форму произведения, вызвал бурную полемику, как в печати, так и в среде творческой интеллигенции. Приводимый текст представляет собой краткую запись выступления К.Г. Паустовского на обсуждении романа В.Д. Дудинцева в Центральном Доме Литератора. Редкая по тем временам по своей искренности и бескомпромиссности речь вызвала широкий резонанс и распространялась в Самиздате. -Я не собираюсь говорить о литературных достоинствах и недостатках, но я считаю, что пора полным голосом говорить без обиняков. Товарищи! Для меня Дудинцев - явление весьма значительное, крупное. Роман Дудинцева - это первое сражение с Дроздовыми (Дроздов - один из героев романа, директор комбината, противостоящий главному герою - изобретателю Лопаткину. М.Б.), на которых наша литература должна накинуться, пока они не будут уничтожены в нашей стране. Поэтому меня смутили слова, в которых я уловил оттенок, что это не так страшно, потому что это будто бы прошлый день, и сейчас остались остатки Дроздовых. Ничего подобного! Дроздовых тысячи и сейчас. Я хочу сказать об этом. Меня радует одно обстоятельство: те самые люди, которые в какой-то мере солидаризируются с Дроздовыми, не нашли возможным здесь присутствовать. Меня это в известной мере радует. Совесть писателя должна быть в полной мере совестью народа. Дудинцев вызвал огромную тревогу, которая существует в каждом из нас. Тревогу за моральный облик человека, за его чистоту, за нашу культуру. Книга Дудинцева - это беспощадная правда, которая единственно нужна народу на его трудном пути к новому общественному строю. Книга Дудинцева - это очень серьезное предупреждение: Дроздовы не уменьшились, они существуют. Сравнительно недавно мне довелось быть среди Дроздовых довольно длительное время и очень много с ними встречаться. Это было на теплоходе ПОБЕДА. Половина пассажиров - интеллигенция, художники, рабочие, актеры. Это один слой, который занимал 2-й и 3-й классы. Каюты ЛЮКС и 1-й класс занимал другой слой - заместители министров, крупные хозяйственники и прочие номенклатурные работники. С ними у нас ничего общего не было и не могло быть, потому что по мнению 2-го и 3-го классов Дроздовы, занимавшие половину теплохода, были не только невыносимы своей спесью, своим абсолютным равнодушием, даже своей враждебностью ко всему, очевидно, кроме своего положения и собственного чванства. Кроме того, они поражали своим диким невежеством. Пускать таких людей за пределы нашей родины, по-моему, преступление (аплодисменты), потому что у них - Дроздовых - очевидно, совершенно различные понятия о престиже страны и советского человека. Достаточно таких весьма классических вопросов, которые задавали эти люди проводникам, гидам, переводчикам. Приведу только два примера, и это будет достаточно. Один из Дроздовых, занимавший очень большой пост в прошлом, спросил про картину Рафаэля: Что это нарисовано? Суд над Муссолини?. Я слышал такой вопрос в Акрополе: Как пролетариат мог допустить разрушение Акрополя?. Кроме того, все что есть хорошего на Западе, подлежит осуждению. Например, когда мой сосед, ленинградский писатель, сказал: Какое море по цвету замечательное!, один из Дроздовых, который стоял рядом, заметил: А у нас что, море хуже по цвету? Надо будет проверить этого товарища!. Это мелочь, но в данном случае достаточная, чтобы мы видели лицо Дроздовых. Я говорю о тревоге, которая пронизывает каждого из нас, которая пронизывает Дудинцева. Где корни этой тревоги? Почему так встревожен Дудинцев, безусловно человек большого мужества, большой совести? Дело в том, что в нашей стране безнаказанно существует, даже, в некоторой степени, процветает новая каста обывателей. Это новое племя хищников и собственников, не имеющих ничего общего ни с революцией, ни с нашей страной, ни с социализмом. Эти циники и мракобесы, не боясь и не стесняясь никого, на той же ПОБЕДЕ вели совершенно погромные антисемитские речи. Таких Дроздовых тысячи, и не надо закрывать глаза. Но важнейшая заслуга Дудинцева, который ударил по самому главному, в том, что он пишет о самом страшном явлении в нашем обществе. И на это ни в коем случае нельзя закрывать глаза, если мы не хотим, чтобы Дроздовы затопили всю нашу страну. Откуда это взялось? Откуда эти разговоры о низкопоклонстве? Откуда эти рвачи и предатели, считающие себя в праве говорить от имени народа, который они в сущности презирают и ненавидят, но продолжают говорить от его имени. Они не знают мнения народа, но они - любой из Дроздовых - могут совершенно свободно выйти на трибуну и сказать, что и как думает народ. Вы извините, что я говорю слишком резко, но я считаю, что тут не может быть никаких полунамеков, потому что это слишком грустно и слишком опасно. Откуда они явились? Это - последствия культа личности, причем этот термин я считаю деликатным. Это темная опара, на которой взошли эти люди, начиная с 1937 года. Обстановка приучила их смотреть на народ, как на навоз. Они дожили до наших дней, как это ни странно на первый взгляд. Они воспитывались на потворстве самым низким инстинктам, их оружие клевета, интрига, моральное убийство и просто убийство. И если бы не было Дроздовых, то в нашей стране были бы такие великие талантливые люди как Мейерхольд, Бабель, Артем Веселый, многие, многие другие. Их уничтожили Дроздовы. Тут надо вскрыть всю глубину причин, почему эти люди были уничтожены во имя собственного вонючего благополучия этих Дроздовых. Мы не можем себе представить, почему такая бездна талантливых и прекрасных людей исчезла, а если бы не исчезла, а если бы они существовали, у нас бы был полнейший расцвет культуры
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Каждый день рано утром поезд выходил из Иерусалима‚ через три с половиной часа прибывал в Яффу и отправлялся назад в три часа дня. Расписание было составлено таким образом‚ чтобы иерусалимцы могли приехать в Яффу‚ сделать необходимые покупки‚ в тот же день вернуться домой. Обратный путь в гору был на полчаса дольше‚ но нередко дожди‚ оползни‚ неисправности паровозов‚ необходимость заправиться в пути водой и дровами удлиняли путешествие до шести часов в один конец. В вагонах первого класса имелись отдельные купе‚ в которых мужья–мусульмане упрятывали своих жен; контролер обязан был постучать три раза‚ подождать немного и лишь затем открыть дверь для проверки билетов. В вагонах второго класса стояли длинные скамейки‚ не совсем удобные‚ в путеводителях для туристов про них было сказано: "не рекомендуются для женщин". Только одно не предусмотрели в этих вагонах – туалеты‚ и пассажиры с нетерпением ожидали остановки на очередной станции. Поезд привозил в Иерусалим почту‚ всевозможные товары‚ даже воду. Летом‚ когда в городе была нехватка воды‚ обеспеченные жители предпочитали пить привозную‚ а не ту‚ что долгое время хранилась в бассейнах. Владельцы дилижансов‚ перевозившие пассажиров из города в город‚ объявили войну железной дороге. Поездка у них стоила в два раза дешевле‚ но тратили на дорогу больше времени‚ да и сама дорога была такой‚ что ныли потом все кости. Они понижали цены‚ разрешали детям ездить бесплатно‚ но это было уже не их время‚ и не им было тягаться с прогрессом. В Первую мировую войну турки реквизировали железную дорогу‚ так как она принадлежала врагу – французской компании‚ часть путей разобрали для военных нужд и взорвали мосты при подходе британских войск. Англичане восстановили дорогу‚ расширили ее до европейских стандартов‚ и снова пошли поезда из Яффы в Иерусалим и обратно. Ходят они по тому же пути и останавливаются на тех же станциях по сей день.