Тишри — события (450-475 из 688)
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
На следующий день, танки приняли участие в отражении сирийских атак в долине Хабха (там вместе с ними воевал и 77-й батальон). В боях батальон понес тяжелые потери, в том числе были убиты комбат и его заместитель. После этого оставшийся личный состав был включен в 77-й батальон 7-й танковой бригады. Еще до окончании войны батальон был заново сформирован, в основном резервистами прибывшими из-за границы. В конце войны батальон участвовал в захвате Бит Джан, самой восточной точке на территории Сирии, находившейся под контролем Цахаля во время войны. После войны батальон был отдан в подчинение бригаде "Барак" ("Молния"). В 1981 годы батальон участвовал в операции Литани. Во время первой ливанской войны танки батальона сражались на центральном участке фронта, а позже и на западном, где участвовали в штурме Цидона. На восточном фронте бaтальон принял участие в крупном танковом сражении, где были подбиты 30 сирийских машин. 6 воинов батальона погибли во время этой войны. В последующие годы батальон находился в Южном Ливане вплоть до отступления. В эти годы был создана рота специального назначения "Нахшоль" ("Вал"), которая провела много спецопераций. После выхода из Ливана эта рота получила знак отличия от командующего Северным округом. С началом второй интифады в 2000-м году батальон был дислоцирован в Иудее и Самарии, где участвовал в поимке террористов. Во время второй Ливанской войны батальон воевал в на втором фронте в Газе. источник
Метки:
Когда началась Война Судного дня, старший лейтенант (сеген) Цвика Грингольд (21 год, выходец из кибуца Лохамей ха-Гетаот) был в 2-х недельном отпуске. Он как раз закончил 2 года службы в 188-й бригаде БАРАК и был направлен на курс командиров рот. Как только ему стало известно о начале войны, он прибыл на базу Нафах (Махане Нафах) на Голанах - по собственной инициативе, без назначения. На месте он был вечером 6 октября. Подполковник Давид Исраэли, замкомбрига 188 сказал ему, что на базе есть несколько повреждённых танков, вышедших из боя. Он приказал Цвике подготовить их к действию. В 21:00 работа ещё не закончилась, но Исраэли приказывает Цвике выступить на юг, в сторону Хушния, по дороге -Цир ха-Нефть-. 2 танка ЦЕНТУРИОН, ещё не в полной боеготовности, выступили на юг. В системе связи их называли ОТРЯД ЦВИКИ (Коах Цвика). В 4 км к югу от Нафах они напоролись на сирийский танк и уничтожили его. При выстреле электросистема танка Цвики вышла из строя. Он перешёл во второй танк, а первый отправил назад в Нафах. Оставшись один, он занял позицию на холме. Вскоре он обнаружил 3 сирийских танка и уничтожил их. Затем он поменял позицию. Через пол часа он обнаружил колону из примерно 30 сирийских танков и грузовиков, подпустил их поблже и открыл огонь с дистанции 20 метров (приборов ночного видения на ЦЕНТУРИОНАХ не было и он мог стелять только по освещёным целям, или почти в упор). После каждого выстрела он менял позицию. После того, как около 10 сирийских танков были подбиты, сирийцы решили, что им противостоит значительная сила и отступили. В это время в Нафах прибыли первые танки резервистов и Цвика получил приказ присоединиться к 10 танкам под командованием подполковника Узи Мора. Эти танки попали под огонь сирийцев и почти все были подбиты, в т.ч. и танк Цвики. Его водитель погиб, а он сам получил ожоги лица и руки. Он перешёл в другой танк (резервистов) и продолжил бой, один. Из-за ожёгов он по крайней мере 1 раз на несколько секунд терял сознание. В продолжении ночи он подбил ещё 2 сирийских танка. Утром 7-го октября с ним соединился Давид Исраэли с 16 танками. В ходе боя с дистанций 1500-2000 метров они уничтожили большое количество сирийских танков, без единой потери. Танк Цвики уничтожил около 10. Примерно в 08:00 к отряду присоединился комбриг 188 полковник Ицхак Бен-Шоhам. Танк Цвики получил разрешение отступить в тыл для пополнения боезапаса. Только тогда, когда он вышел из танка, его экипаж увидел его ожоги. Через некоторое время пришло сообщение от комбрига, что сирийцы прорвались в Нафах и Цвика присоединился к контратаке. В ходе боя он подбил 3-4 сирийскиз танка. В этом бою комбриг и его оперативный офицер погибли, а на ЦИР - ха-НЕФТЬ погиб Давид Исраэли, отражая атаку сирийских танков. В Нафах водитель танка Цвики по-видимому получил психологическую травму и прекратил реагировать на приказы. Адъютант (кацин шлишут) бригады Шмуэль Бен-Моше, услышав по связи сообщение Цвики об этом, нашёл нового водителя и привёз его в Нафах. Командование над бригадой взял офицер разведки, Моше Цурих. Он приказал Цвике отступить в Алика, где организовывалась новая линия обороны. Цвику, окончательно обессилевшего от ожёгов и усталости, отправили в больницу в Цфат, а потом в санаторий в Ашкелон. Но через неделю Цвика бежал оттуда и вернулся на Голаны, но к тому времени активные бои там окончились. Через полгода Цвика уволился из армии, но в октябре 1974 вернулся ещё на год сверхсрочной службы. В последствии в резерве он дослужился до полковника. За свой подвиг Цвика награждён высшей израильской наградой - ИТУР ха-ДВОРА. Цвика помнит, что за ночь 6/7 и день 7-го октября 3 танка под его командованием израсходовали в сумме 3 боекомплекта (на ЦЕНТУРИОНЕ боекомплект - 72 снаряда). Всего он уничтожил около 25 танков. Среди танкистов, с которыми он вместе воевал в эти сутки Цвика знал только водителя первого танка. Остальных он не только не знал, но даж никогда до этого не видел. www.War Online.org
Метки:
Через сутки после начала Войны Судного Дня 9-й батальон 14-ой регулярной танковой бригады, принявшей на себя первый удар египетской армии, практически перестал существовать. В боях 6-го октября был подбит танк командира взвода Мордехая Ретера и его взводного сержанта. Несмотря на ранение, Ретер под огнем противника вытащил экипаж сержанта из горящей машины, и нес сержанта на себе около трех километров до эвакуировавшего их танка, затем вернулся на передовую. 7-го октября после непрерывных боев из всей роты остался один танк, экипажем которого стали: командир роты Ноам Двир и его заместитель Юваль Нерия, командовавшие танком по очереди, комвзвода Мордехай Ретер и комвзвода Мордехай Файн. Утром 8-го к ним присоединился оперативный офицер батальона Йорам Офир, назначенный командиром "офицерского танка" и роты "ламед" (4 танка) приказом комбата-198, в чей батальон бригады танковой школы они влились. В этом составе "офицерский танк" участвовал в бою у моста Фирдан в рамках контрнаступления 162-ой дивизии. В ходе боя Юваль Нерия принял командование приданным танком 19-го батальона, командир которого погиб. В тот же день батальон был передан под командование 500-ой бригады и вступил в бой в районах "Хамуталь" и "Махшир". Танк Юваля Нерии был подбит двумя снарядами, экипаж оставил машину и был эвакуирован комбатом. "Офицерский танк" попал под обстрел противотанковыми ракетами на дороге "Фотон", подбит и уничтожен, весь экипаж погиб. Ноам Двир, Мордехай Ретер и Мордехай Файн посмертно представлены к наградам начальника Генерального штаба ("цалаш раматкаль") за упорство при выполнении задания, мужество и волю к победе. Мордехай Ретер также был посмертно награжден медалью "За отвагу" за свои действия 6-го октября, и таким образом стал единственным солдатом, получившим две награды за Войну Судного Дня. Юваль Нерия продолжал воевать, в тот же день с тремя организованными им танками присоединился к боевым действиям другой бригады, получил под командование еще четыре танка и стал командиром роты. Его рота противостояла египетскому наступлению 14-го октября и уничтожила большое количество танков противника. Танк Нерии был подбит в бою 15-го октября у "Китайской фермы", и он перешел в другой танк пятым членом экипажа. После этого пешком пересек занятую противником территорию и принял командование другим танком. 18-го октября в ходе бригадного наступления к северу от "Китайской фермы" его танк снова был подбит, Нерия был тяжело ранен и эвакуирован в тыл. Всего за двенадцать дней непрерывных боев он менял подбитые танки около десяти раз, организовывал новые подразделения в ходе боя и обеспечивал эвакуацию поврежденной техники и раненых. За проявленную храбрость и командирские качества Юваль Нерия награжден высшей израильской медалью "За героизм". После войны Нерия стал одним из основателей и руководителей движения "Шалом ахшав", был женат на активистке движения Юли Тамир. Защитил докторскую диссертацию по клинической психологии в области пост-травматического стресса. Опубликовал роман "Пламя" о Войне Судного Дня. В последние годы живет и работает в США. www.War Online.org
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
, единственная военнослужащая, погибшая в войне Судного Дня.Родилась в 1950 в киббуце Мишмар а-Негев, одна из первых детей киббуца. Училась в школе, любила танцы и музыку, играла на кларнете. В 1968 призвалась в армию, закончила курсы операторов телепринтера и была распределена в батальон связи Южного округа. После армии переехала в город, работала в туристической фирме, планировала свадьбу с Бени, которого встретила в армии. С началом войны Судного Дня была призвана на резервистскую службу как необходимый специалист и отправлена в свой батальон на Синае. Во время бомбардировки базы Рафидим египетской авиацией погибла от прямого попадания. Похоронена на кладбище киббуца Мишмар а-Негев. Посмертно присвоено звание младшего сержант
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
. Моше Леви родился в 1946 году в Тунисе. В 1948 году его семья переехала в Израиль. Получил образование в средней школе иешивы "Неве Амиэль" в Сде-Яакове и на ферме молодежной алии "Хашомер" в Илании, а затем переехал из Явне в Ашдод. Участвовал в Шестидневной войне. За действия в Войне Судного дня был награжден медалью доблести министром обороны Шимоном Пересом за "доблестное мужество, отвагу, стойкость и преданность миссии". После прохождения военной службы поступил на службу в полицию и работал в отделе специальных задач в районе Тель-Авива, а также в системах Elta. Оправившись от полученных травм, отправился учиться в США, где получил степень бакалавра и магистра делового администрирования.За полтора месяца до войны Йом-Кипура я попал в аварию и повредил коленную чашечку. В результате на резервистскую службу вызвали всех наших ребят, кроме меня. Гипс сняли в Рош-Ашана. А в Йом-Кипур я пошел в синагогу и вдруг увидел, что окружающим приказывают явиться на призывной пункт. Меня опять не вызвали, но я, хотя и хромал еще, решил присоединиться к своим, сел в машину и поехал на базу Юлис. Зев Литман, командир одиннадцатого батальона бригады Ифтах, назначил меня командовать полугусеничным вездеходом, и тем же вечером я отправился на южный фронт с конвоем бронетранспортеров.
По дороге мой вездеход застрял, и отряд решил двигаться дальше без меня и моего расчета. Они уехали, и никто не хотел останавливаться, чтобы помочь нам. Я встал посреди дороги и объявил, что никому не дам проехать, пока нам не помогут. Я боялся, что пропущу всю войну.
Наконец, какой-то бронетранспортер вытащил нас, и мы помчались вперед и догнали своих.
Утром мы достигли местности за Эль-Аришем. Увидев разбитые танки и раненых солдат, мы почувствовали, что лезем в какую-то невиданную заваруху. Для меня это все выглядело особенно ужасно: я воевал еще в Шестидневную, которая вообще была как пикник, а эта война оказалась совсем-совсем другой.
Мы продвинулись к Суэцкому каналу и добрались до района Белоза, где разбили лагерь. Положение было ужасным. Мы начали делать вылазки, пытаясь атаковать египетских коммандос и в первый же день потеряли восемь человек убитыми. Единственным нашим оплотом у канала, который еще не был захвачен египтянами, был форт Будапешт. В ночь на 19-е Тишрея подразделения египетских коммандос высадились с моря, чтобы захватить его. В шесть утра два наших грузовика с припасами приближались к форту, но попали в засаду. Все наши ребята в этих грузовиках погибли.
Чтобы зачистить засаду, вызвали инженерное подразделение, известное в то время как "Коах Сасон". Думали, что египтян там прячется немного, но ошиблись. Попали под сильный огонь, было много убитых. Тогда нас попросили подойти и сказали: "Там около тридцати коммандос, уничтожьте их". Нас было 98, мы подумали: "Отлично, что там 30 коммандос?!" Когда мы добрались туда, они тут же начали стрельбу. Первым же залпом они поразили две трети наших в каждой машине. Снаряд попал в бронетранспортер, которым я командовал, повредил гусеничный движитель, и мы встали. Водитель сказал мне: "Моше, я не могу ехать". А египтяне поливали нас огнем, и мы слышали, как пули стучат по обшивке. Я приказал одному из солдат высунуться из люка и открыть ответную стрельбу, чтобы мы смогли выбраться и атаковать. Но он знал, что как только высунется, погибнет, и заорал: "Моше! Я не пойду! Меня убьют!"
Я взглянул на Шимшона Закена и сказал: "Шимшон, я вылезаю и открываю огонь. Не знаю, сколько я протяну, но ты давай, бери солдат и атакуй их". Единственное, что я мог, это высунуть мою правую руку с заряженным автоматом и начать стрелять еще до того, как вылезти. Я подумал, что это единственный шанс приостановить вражескую стрельбу. И только я успел поднять руку, ее отсекло крылом пролетавшего мимо реактивного снаряда "Малютка". Моя рука упала, а "Малютка" продолжала свой полет. Внезапно стало тихо. Я уставился на то место, где раньше была рука. Остальные побледнели. Тогда я сказал: "Один снаряд попал в гусеницы, второй пролетел сверху. Третий попадет в середину". Я схватил мой "Узи" левой рукой, вскочил и закричал: "За мной!"
Все, кто выскочил за мной, схватили по пуле. Через минуту третья ракета ударила в центр бронетранспортера, и четверо, не успевших выбраться, погибли. Я оглянулся и увидел, что они мертвы. Вот так вот увидеть тех, кого ты хорошо знаешь, знаешь, что они любят есть на завтрак, знаешь их семьи – внезапно увидеть, что они убиты – это очень тяжело. Со мной было семеро раненых ребят, у меня самого пуля застряла в ноге, две – в животе, кровь продолжала хлестать из оторванной руки. Я знал, что в живых не останусь, что у меня остается три или пять минут. Взглянув на ребят, я понял, что если кто-нибудь вылезет со стороны египтян, он перестреляет их как уток на полигоне.
Я решил уничтожить египтян, которые держались сзади и представляли большую угрозу, чем передние, и попытался левой рукой перевести Узи в положение для стрельбы, но автомат не поддавался. Как оказалось, это было большой удачей. Я отбросил автомат, схватил гранату и выдрал чеку зубами, обломав себе резцы. Я все еще не страдал от боли, полностью сосредоточившись на моей цели. То-есть, боль на самом деле была чудовищной, но злость и желание спасти моих товарищей забивали ее. С гранатой в руке я побежал к египтянам. Моя рука была в клочьях, кровь продолжала течь, вся моя форма промокла от нее. Внезапно египтяне перестали стрелять. Они смотрели на меня, видели, что у меня нет руки, это отвлекло их, и они не заметили, что я держу в левой руке гранату. Может быть, они подумали, что я бегу сдаваться. А я хотел подбежать к ним с гранатой и взорваться вместе с ними. Все равно мне не жить, думал я, кровь хлещет, и ее не остановить. Сколько мне остается? И вдруг стало темно, но перед глазами начали вспыхивать искры. Когда говорят: "Я увидел звезды", люди думают, что это шутка, но это не шутка. Я увидел звезды. Я понял, что сейчас потеряю сознание и, значит, подорвусь на моей гранате, а египтяне будут продолжать убивать моих товарищей. Тогда я поднял руку и швырнул гранату в них. До них оставалось метров пять, и я смотрел им прямо в глаза. Они просто стояли, уставившись на меня.
Граната подлетела в воздух и взорвалась над их головами. Если бы она упала, она убила бы двоих или троих. А так она убила их всех – восемь вражеских солдат. Какие-то осколки попали и в меня – в лицо, в руку и в ногу. Я упал. Я был весь в крови. Но меня внезапно охватила невероятная радость: "Мы победили!" Я прямо почувствовал себя счастливым. В тот момент я, кажется, ухмылялся во весь рот.
Я вернулся к ребятам. Они смотрели на меня и видели мешок крови. А я сказал: "Подождите, я позову на помощь". И я сделал еще шаг, высматривая, подходит ли подмога, и получил пулю в спину с другой египетской позиции. Эта пуля до сих пор сидит у меня там. Но я продолжал идти.
И тут подкатили два бронетранспортера с десантниками. Мы называли эти машины "Зельдами". На одной "Зельде" мне сказали: "Давай, эвакуируем тебя". Но я ответил, что не поеду, пока не заберут всех моих солдат. – Ты помрешь, – сказал мне один десантник. – Возможно, – ответил я, – но вначале забирайте моих солдат. Одна "Зельда" подошла ближе, но в нее попал снаряд. Вторая сумела забрать солдат. Когда подошел бронетранспортер, и меня собирались положить на носилки, я все еще был в сознании и сказал, что, может быть, носилки понадобятся кому-то еще. Я решил сидеть рядом с водителем. Собрав остатки сил, я открыл дверь, уселся рядом с ним, и мы поехали на батальонную станцию первой помощи в полутора километрах от того места.
Когда мы прибыли, я помню, как направился к доктору, который отшатнулся в ужасе. Я выглядел просто страшно. Позже он рассказывал, что все, что он увидел, это два голубых глаза, глядевших из кровавого мешка. Я потерял три с половиной литра крови и одной ногой стоял в могиле. Меня перевели в лечебницу "Адасса" в Иерусалиме, где в общей сложности закачали в меня 35 единиц крови! В последующие месяцы мне сделали множество операций, пока я не поправился.
В скорой помощи, которая везла меня в "Адассу", находились четырнадцатилетние мальчик и девочка, работавшие добровольцами в "Маген Давид Адом" (израильской медицинской службе неотложной помощи). Они делали все возможное, чтобы мне было не очень больно. После того, как меня прооперировали и я чудом выжил, медсестры сказали, что ко мне пришел гость. Мальчик из неотложки зашел ко мне в палату с коробкой шоколада и сказал: – Я был с тобой в скорой помощи, и мне очень важно знать, что с тобой все в порядке. Я посмотрел на него и ответил: – Знаешь что? Вот за таких, как ты, и стоит воевать. Я провел в "Адассе" девять месяцев в отделении интенсивной терапии, оправляясь от ранений. Настало время вернуться в общество. По совету моего врача я отправился в США, где мне могли сделать искусственную руку. В Израиле тогда еще не очень хорошо делали протезы. И в США у меня произошла одна из самых впечатляющих встреч в моей жизни.
Шел 1975-й год. Я был в лечебнице для военных в Нью-Йоркском университете. Мне позвонил Йоси Чехановер, начальник управления Министерства Обороны, знавший, благодаря своему положению, где я нахожусь. Он сказал: – Любавичский Ребе слышал о тебе и хочет с тобой встретиться. К своему стыду, до тех пор я не представлял себе, кто такой Ребе, и ответил Чехановеру, что у меня нет времени на подобные встречи. Чехановер расхохотался: – Моше! Люди со всего мира приезжают, чтобы встретиться с Ребе, а у тебя нет времени?! Ты просто обязан это сделать! – Ладно, ладно, – сказал я. – Когда? – Отправляйся в штаб-квартиру Хабад к 11.30 вечера, и в полночь Ребе тебя примет. – Одиннадцать-тридцать ночи?! Они что там, вообще не спят?! – Моше, когда ты там будешь, ты поймешь.
Я прибыл в 770 в 11.30, и вокруг меня собралась группа хасидов, которые хотели знать, кто я такой и что мне надо от Ребе. По правде говоря, я не очень понял, чего они от меня хотят. А в полночь вышел секретарь Ребе и провел меня к нему в кабинет.
Первое, что я заметил, это то, что комната была небольшой. Широкий стол, множество книг и стакан воды на столе. Напротив Ребе по другую сторону стола был приготовлен стул.
Ребе посмотрел на меня, я попытался посмотреть ему в глаза, но не смог. Его глаза сияли невероятным светом. Я уставился вниз. Надо сказать, за свою жизнь я встречался с премьер-министрами и президентами стран, и никогда мне не было трудно смотреть им прямо в глаза. И тут я понял, что передо мной выдающаяся личность.
Ребе начал расспрашивать меня о войне, и я рассказал ему свою историю. Я помню, что он говорил со мной, как будто сам участвовал в том сражении.
В какой-то момент я сказал ему: "Ребе, я хочу вам кое-что поведать, и я хочу, чтобы вы дали мне ответ, который удовлетворил бы меня".
И вот что я ему рассказал: – В нашем подразделении было 98 солдат, и только один из них был религиозным. Его звали Эльясаф Зандани, он был из мошава Йинон. Была суббота после Йом-Кипура, и мы ожидали массированную атаку египетских бронетанковых войск. В наше подразделение пришел начальник штаба и сказал мне: "Моше, ты должен организовать оборону. Ты должен знать, что позади тебя нет никого, чтобы остановить египетские танки на всем пути до Тель-Авива". Моральный дух был хуже некуда. Я пытался на пару с одним сержантом приободрить остальных, показать пример, но они просто попрятались и затаились. Стояла жара. Наши каски лежали на земле. Было тихо. Один из солдат, Авнер, находившийся сзади, – он погиб потом на войне – сказал: "Моше! Как мы остановим египтян нашими снарядами? Разве что поцарапаем краску на их танках!" Пока я придумывал, что ему ответить, Эльясаф Зандани вынул книгу псалмов, высоко ее поднял и объявил: "Друзья! Мы остановим египтян вот этим!" Они все воззрились на него в изумлении. Эльясаф открыл книгу и начал читать вслух. Я увидел, что все солдаты взяли свои шлемы, надели на головы и в своем невежестве стали провозглашать: "Амен!" Они не знали, что "амен" на псалмы не отвечают. Вся эта сцена так вдохновила меня, что я сказал сержанту, который стоял рядом со мной: "Если выживу, даю обет, что буду каждый день всю свою жизнь надевать тфилин! Я сейчас чувствую себя так близко к Б-гу!" В пересказе это, наверное, звучит сухо, но тогда нас всех обуревали сильнейшие чувства. Я прервал Зандани на минутку, вылез из окопа и обратился к солдатам: "Послушайте-ка меня. Когда Авнер спросил меня, как остановить танки, я не знал, что ответить, но Зандани дал нам ответ. Вы должны знать, что мы тут не просто защищаем Тель-Авив, мы защищаем тысячи лет нашей истории! Мы защищаем прошлое, настоящее и будущее нашего народа!" И тут египтяне пошли в наступление, началась стрельба. Зандани читал псалмы, а мы подорвали множество танков нашими жалкими снарядиками. Оставшиеся египетские танки повернулись и отступили. А Зандани был убит. Я рассказал все это Ребе и с болью добавил: – Ребе! Тот, кто в тот момент вернул нас к своим корням, кто заставил нас поверить в Б-га так, что мы положились на Него всем сердцем, – это был Зандани. Почему Всевышний забрал именно его? Почему он погиб? Почему я, поклявшийся всю жизнь надевать тфилин, потерял руку?!
Ребе посмотрел на меня пронзительным взглядом. Мы разговаривали более часа, но я все еще не мог смотреть ему прямо в глаза. Я пытался заставить себя, но это было невозможно. Каждый раз, что я пытался, у меня не получалось, и я вынужден был опускать глаза. – Ты сказал, вы все были неверующими, – произнес Ребе. – Точно, – ответил я. – Зандани пожертвовал жизнью ради вас, – заметил Ребе. – То, что 98 солдат остановили 120 танков и заставили их отступить, не поддается логическому объяснению. Вы все должны были погибнуть. Но Зандани своим чтением псалмов поднял вас на уровень святости и пожертвовал собой ради вашего спасения. И Ребе продолжил: – А ты, тебе тоже было суждено погибнуть, но, дав свой обет, ты создал связь со Всевышним, и это спасло тебе жизнь.
До этой встречи я повидал разных раввинов. Пока мы все лежали по лечебницам, немало раввинов приходило проведать нас. А этот вопрос мучал меня все это время, и никто не мог дать мне удовлетворительный ответ. А Ребе хорошо ответил. Это звучало как реальное объяснение того, что с нами произошло. В то время у меня были серьезные проблемы с уверенностью в себе из-за того, что я стал одноруким. Я был правша и потерял именно правую руку. Так что я воспользовался возможностью и спросил: – Ребе! Я устроюсь в жизни? Я добьюсь успеха? Он посмотрел на меня и сказал: – Ты добьешься больших успехов. Нечего и говорить, Ребе оказался прав и в этом.
Во время нашей беседы на меня произвело впечатление, насколько хорошо Ребе знал все подробности войны Йом-Кипура, события, предшествовавшие ей, как проходило наступление, что случилось в первый день, во второй и так далее. Я был потрясен. Ребе говорил о причине, по которой война произошла, о том, как израильское правительство дважды объявляло призыв, как в третий раз они уже не могли поверить, что война начнется. Я помню, как он сказал: "Со стороны Садата было большой ошибкой начать войну в Йом-Кипур, самый святой день для еврейского народа. Во-первых, египетская армия понесла наказание Свыше за то, что не позволили евреям молиться в Йом-Кипур, вынудив их провести мобилизацию в армию. А кроме того, все дороги оказались свободными, поскольку народ постился и молился, и войска смогли прибыть на фронт гораздо быстрее, чем в любой другой день". Все это звучало очень логично. Ребе говорил со мной, не как раввин. Большей частью раввины читают проповеди и нравоучения. А он говорил, как начальник армии или как тот, кто защитил докторскую по военной стратегии. Он дал описание всего, что там происходило, как будто сам был там, не упустив ни малейшей детали, включая тот бой, в котором я участвовал. Я помню, как он поправил меня несколько раз относительно разных деталей происходившего. У меня было ощущение, что он находился там рядом со мной. Он знал такие подробности, которые даже я, который там был, не очень четко знал. Его сведения были абсолютно точными: куда и какие силы были направлены, где и какое подразделение находилось. Он был недоволен тем, что мы не стали наступать на Каир и Дамаск чтобы захватить их. Это стало бы ясным посланием всему миру, какая могучая у нас армия, что мы можем захватить вражеские столицы, даже если это всего на один день. Ребе считал, что контроль над дополнительными территориями позволил бы нам иметь больше свободы на переговорах и что только твердая позиция с нашей стороны может принести мир. Каждый раз, что мы идем на уступки, это приводит к очередной капитуляции, и конца этому не будет. Сейчас, задним числом, мы понимаем, насколько он был прав. Чем больше мы отдавали, тем большего они требовали. Я чувствовал, что разговор об этом причиняет ему настоящую боль. В течение всей беседы он был очень чуток ко мне. Когда речь шла обо мне и обо всем, что со мной случилось, Ребе говорил мягко, медленно, успокаивающе. Но когда разговор зашел об отдаче земли, его голос звучал решительно, и говорил он с нажимом. Можно было легко заметить разницу между нашим частным разговором и тем, что он говорил как лидер. Когда он говорил в качестве лидера, он говорил с твердостью и уверенностью. Ему не нравилось, что израильское правительство просило разрешения в Вашингтоне на свои действия. "Это наша земля, обещанная нам Всевышним, – сказал он, – и нам не нужно чье-то еще позволение находиться там". Хотя я удобно сидел в течение всего разговора, меня не покидало ощущение, что я парю над землей. Я находился в другом мире. В этом кабинете все было так просто и в то же время настолько насыщено! Ранее я побывал в Пентагоне у заместителя министра обороны. Там проходила впечатляющая военная церемония: флаги, солдаты, автоматы, портреты адмиралов и генералов с орденами и лентами на груди. Все это должно было произвести впечатление, но я оставался равнодушным. А вот когда я вошел в кабинет Ребе и увидел простоту, в которой он жил, этот стол и стакан воды... Я вспоминал это много лет. Вот это было для меня сильное переживание.
Разговор не прерывался ни с моей стороны, ни со стороны Ребе, только время от времени заходил секретарь. Час и сорок пять минут пролетели как пять минут. Никогда больше я не испытывал подобного ощущения! Когда я поднялся и попытался направиться к выходу, я не смог его найти, хотя в кабинете имелась только одна дверь! Я был полностью ошеломлен и ослеплен всем, что пережил во время этой встречи
Метки:
Метки:
Метки:
На западном берегу канала в районе Серпиум в 8 км от района израильского форсирования (Деверсуэр) находился египетский лагерь, занятый батальоном коммандос, и позиции зенитной артиллерии. Рота парашутистов из 247-й (в 1967г. - 55-я) резервистской бригады при поддержке двух танков должна была обойти этот лагерь. Один из танков порвал гусеницу и остался сзади. Остальные силы ошиблись в навигации и вышли прямо на египетскую засаду. В ходе боя 14 парашютистов погибло и 35 были ранены. Аса Киршони был в составе группы из четырёх человек, оторвавшейся от основных сил. В его группе один погиб и двое были ранены, причём, египтяне сосредоточили основную атаку именно на этой группе. В самом начале боя водитель и пулеметчик джипа были ранены, но Кишрони смог затащить их и оружие в двухэтажный дом, откуда и отбивал в течении четырех часов атаку двух рот египетских коммандос. Он уничтожил 2 грузовика с египетскими солдатами. По истечении четырех часов египтяне отступили, потеряв больше 120 человек убитыми. За этот бой Кишрони получил высший орден Израиля - "Итур Ха-Гвура". Он был одним из 8 (в т.ч. 3 посмертно), награждённым этим орденом за 1973 г. Аса Кишрони на момент начала войны был майором резерва. В "преследованиях" в Иорданской долине он получил ранение в левую руку, в результате рука частично утратила подвижность. Из-за этого Кишрони сложно было использовать оружие (кроме своего "Узи", на котором было специальное приспособление, позволявшее ему взводить затвор). Прославился, однако, он совсем не этим боем, а тем что после войны был одним из первых (по крайней мере, среди военных), кто потребовал создания следственной комиссии для выяснения причин и виновных в том, что Израиль застали врасплох в той войне. Комиссия (получившая название "комиссия Аграната") была создана, но Кишрони не понравились ее выводы (он считал, что комиссия покрывает истинных виновников) и он подал в отставку. При этом он демонстративно вернул орден Министерству Обороны. Сирпиум - это название деревни, где был бой. Аса был в 2-х этажном доме на северном краю деревни. Колона парашутистов двигалась на полугусеничных БТР, в т.ч. и Аса. Из четырёх человек группы трое были вооружены FN FAL, в т.ч. и Аса, один "Узи". Причём винтовку Аса взял у погибшего водителя БТР. Ещё - ручные гранаты и гранатомёты LAW. Аса вытащил из картонного ящика, стоявшего в БТР три "Лау", причём до этого он никогда из него не стрелял ("Лау" прибыли в Израиль за несколько дней до этого по воздушному мосту). Появился египетский БТР "Топаз" и Аса подбил его со второй ракеты. www.War Online.org