Кислев — события (225-250 из 700)
, рядом с Эйн-Хародом группой членов Гдуд ха-'авода основан кибуц Тель-Йосеф, назван в память Иосефа Трумпельдора. Вначале киббуц находился у подножия горы Гилбоа, на нынешнее место переместился в 1929 г. В 1936–39 гг., во время арабских беспорядков, служил базой поселенческой программы хома у-мигдал, а затем базой Палмаха и Хаганы. Развита промышленность — завод по производству сельскохозяйственных машин, типография; другие отрасли хозяйства: молочное животноводство и производство молочной продукции, полеводство (включая хлопководство), садоводство (цитрусовые, маслины) и прочее. Есть школа ОРТ, музей и архивы Гдуд ха-'авода, третьей алии и киббуцного движения. Площадь киббуца — 1,5 тыс. га, население — 420 человек (начало 2003 г.).Изреельская долина (Эмек-Изре'эль), широкая, плодородная долина, протянувшаяся от горы Кармил на западе до Иордана на востоке. Вторая по размерам (367 кв. км) после Иорданской внутренняя долина Израиля. Вместе с долинами Харод (116 кв. км; обычно рассматривается как часть Изреельской долины) и Бет-Шеан (219 кв. км) отделяет горные массивы Галилеи от гор Самарии, образуя сквозной проход от реки Иордан к низменности Хайфского залива (долина Звулун). Названа по израильскому городу Изре'эль (буквально «посеет /засевает/ Бог»), находившемуся в центре долины, ставшей зимней столицей династии Омри (I Ц. 21:1). В II Хр. (35:22) Изреельская долина называется «долина Мегиддо», в I Мак. (12:49) и в трудах Иосифа Флавия (например, Война 2:188; Древ. 5:83) — «великая равнина». Относительное обилие влаги (среднее количество осадков собственно в Изреельской долине около 480 мм в год; зимние разливы реки Кишон и потока Харод) и плодородная почва способствовали появлению в Изреельской долине поселений еще в доисторическую эпоху, а ее стратегическое значение как важной части так называемого морского пути из Египта в Месопотамию (от Нила к Евфрату) — возникновению с 3 тыс. до н. э. городов (Мегиддо, Та'анах, Шунем и другие), упоминаемых в египетских и аккадских источниках, а также в Библии. При Хасмонеях, а также при Ироде I и его преемниках Изреельская долина вместе с Галилеей входила в территорию их царств и многие земли долины стали царской собственностью. В период римского владычества (конец 1в. – 4 в.) в городе Бет-Ше'арим временно размещался Синедрион. Близ Мегиддо (а также в Бет-Шеане) были построены лагеря легионеров. Запустение Изреельской долины, начавшееся в 7 в. после завоевания Эрец-Исраэль арабами, усугубилось нашествием крестоносцев и особенно тем, что после их изгнания долину заняли бедуины, назвавшие ее Мардж ибн Амир. Биньямин из Туделы в 1170 г. нашел в городе Изре'эле лишь одну еврейскую семью. Опустевшая долина стала местом кочевья бедуинов, покрылась болотами — источниками малярии, — сделавшими проживание в ней невозможным, и евреи переселились на ближние холмы. Стратегическое значение Изреельской долины сохранялось, и в 1799 г., например, Наполеон I близ крепости крестоносцев Ла Фев (по-арабски ал-Фула) сражался с турецким войском, а в 1918 г. бросок по Изреельской долине австралийской конницы ускорил победу Э. Алленби. В начале 20 в. на землях в Изреельской долины, приобретенных для Еврейского национального фонда И. Ханкиным у христианской семьи Сурсук, владевшей большей частью земель в долине, были основаны поселения Мерхавия (1911 г., с 1929 г. — киббуц) близ руин крепости Ла Фев и Тель-'Адашим (1913 г., с 1923 г. — мошав). Но широкое освоение Изреельской долины началось лишь в период британского мандата на Эрец-Исраэль. В 1920-х гг. обширные части долины (около 7 тыс. га) были приобретены Еврейским национальным фондом. На осушенных и дренированных участках в 1921 г. возникли мошавы Кфар-Иехезкель, Нахалал, киббуцы Эйн-Харод, Гева, Тель-Иосеф, в 1922 г. — мошав Бальфурия, киббуцы Бет-Альфа, Хефци-Ва, в 1923 г. — мошав Кфар-Гид'он, киббуц Мизра, а позднее киббуц Мишмар-ха-'Эмек (1926), мошавы Кфар-Барух (1926), Кфар-Иехошуа (1927) и многие другие сельскохозяйственные поселения. В полевых культурах преобладают зимой пшеница, летом хлопок (поливное хлопководство). Как побочные отрасли развиваются овощеводство, выращивание фруктов, молочное скотоводство и другие. Искусственное озеро близ поселения Кфар-Барух, созданное посредством плотины на реке Кишон, водопроект Харод и многие местные резервуары обеспечивают водоснабжение Изреельской долины. Основанное в 1925 г. поселение Афула (город с 1972 г.) стало после 1948 г. центром района Эмек-Изре'эль (относится к северному административному округу страны), в который помимо Изреельской долины (с долиной Харод) входят долина Бет-Шеан, нагорье Нацрат-Тир'ан, плато Кохав и Менашше. В 2003 г. в районе было 68 поселений (в том числе четыре арабских) с 70 тыс. жителей. Быстрое сельскохозяйственное освоение и заселение Изреельской долины было выдающимся достижением сионистского халуцианского движения и основополагающим опытом применения в одном из самых запущенных районов Эрец-Исраэль прогрессивных методов ведения сельского хозяйства. В Изреельской долине сложились основные формы кооперативного (мошав) и коллективного (киббуц) сельскохозяйственного труда. www.eleven.co.il
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
- узник Освенцима. Умер 17 июня 2008 годабыл старшим из четырех детей в бедной еврейской семье – двух сыновей и двух дочерей. Отец Хенрика был мясником, имел собственную скотобойню, но разорился, и Хенрик как старший сын рано пошел работать, чтобы помочь содержать семью. Он работал в каменоломне и на полях в соседних селах, где к месту пришлось его крепкое телосложение, что впоследствии, во времена Холокоста, помогло ему остаться в живых.
В 1940 году, через год после начала Второй мировой войны и оккупации Польши нацистами, все евреи города Олькуш, включая семью Мандельбаум, были депортированы в расположенное поблизости гетто Домброва Гурнича. Там Хенрику Мандельбауму пришлось работать каменщиком на принудительных работах в немецкой строительной компании.
В конце 1942 года семью Мандельбаум, за исключением Хенрика, отправили в гетто Сосновца. Оттуда они, как и почти все жители Олькуша, были отправлены нацистами в Аушвиц, где все, кроме одной из сестер Хенрика, были уничтожены.
Во время акции по переселению в гетто Сосновца Хенрику удалось бежать, и он жил, скрываясь под вымышленным именем. Но в 1943-м был пойман и отправлен в Сосновец. Он прожил почти год, находясь попеременно то внутри гетто, то в селах, расположенных за его пределами. Рискуя жизнью, Хенрик поддерживал контакты между узниками гетто и жителями сел: евреи давали ему одежду, и он для них выменивал ее на еду у поляков. В апреле 1944 года Хенрик был арестован по доносу одного из поляков в местечке Бендзин. Он пытался бежать, но вскоре был пойман и 22 апреля 1944 г. депортирован в концлагерь Аушвиц-Биркенау.
Для прибывающих сюда начиналась дорога в ад. В лагере смерти на левой руке Хенрика был сразу же вытатуирован номер 181970, который заменил ему имя и фамилию. Столько людей было пригнано сюда до него.... После карантина Хенрика направили в блок 13, где жили евреи, в основном, из Польши, работавшие в зондеркоманде лагеря.
Узники зондеркоманды были непосредственными свидетелями работы нацистской машины истребления. Они подстригали волосы умерших, вырывали плоскогубцами золотые зубы. Под наблюдением эсэсовцев проверяли, не было ли спрятано у погибших что-нибудь внутри... Если удавалось, оставляли что-то найденное себе, а трупы оттаскивали и сжигали в крематориях.
Как и другим членам зондеркоманды, Хенрику пришлось вытаскивать трупы погибших из газовых камер... Нередко бывали случаи, когда это были трупы их земляков или даже родных и близких...
У расчетливых немцев даже здесь, в концлагере смерти, не пропало ничего: всё отобранное отправлялось в Германию, где из волос изготавливали носки, рыболовные сети и веревки, золотые зубы переплавляли, а скелеты использовали для медицинских исследований.
"Ночью и днем горел смрадный пожар на открытом воздухе, – рассказывал Хенрик. – В Аушвице было невозможно осознать то, что видели мои глаза и совершали руки... Каждая минута была как день, а день – как год... Я был вынужден работать здесь. Я сжигал тела. Они были обнажены. Я не знаю, сколько их было. Тысячи? Десятки тысяч?.."
Когда приходил транспорт с новоприбывшими, он старался спрятаться или убежать. Он не хотел, не мог видеть тех, кто был еще жив. Возможно, среди них были и те, кого он знал... "Что я должен был им сказать? Я должен был им солгать? И, находясь в газовой камере, они бы поняли, что я им солгал... Как я мог им помочь?.. Они едва выжили после нескольких дней пути в закрытых вагонах, проведенных без еды и питья. После прибытия их оставалось намного меньше – многие умирали в дороге. Эсэсовцы сразу же начинали проводить отбор тех, кто попал сюда. Для работы отбирали здоровых молодых мужчин и женщин. Для всех остальных гауптшарфюрер Отто Молль, глумясь, произносил чудовищно лживую речь, объявляя, что они смогут поселиться здесь, "в семейном трудовом лагере" и якобы заработать "целое состояние, выполняя высокооплачиваемую работу". После этого несчастные обязаны были раздеться, т. к. в месте их предстоящего нахождения должна была "поддерживаться чистота", что необходимо для "предотвращения распространения болезней". Те, которых было легко обмануть, верили всему, что он сказал, и начинали раздеваться, а затем шли в "душ". Им разрешалось брать только полотенца и мыло... Что они привезли с собой? Всё самое ценное – драгоценности и деньги. Им обещали вернуть все ценности, которые они оставили в "раздевалке" – там, куда они спускались вниз по лестнице. Первые вешали одежду на крючки, следующие на скамейки, последние складывали ее на бетон... И они верили, что собираются "принять душ". Только когда они замечали, что стоят в толпе, прижавшись друг к другу, то начинали понимать, что их было здесь слишком много. Начиналась паника, крики... Тех, кто пытался убежать, эсэсовцы прикладами загоняли обратно. Когда газовая камера до отказа была заполнена, двери плотно закрывались, подавался удушающий газ "Циклон Б", и они задыхались и умирали... Иногда эсэсовцы предлагали вновь прибывшим не идти в лагерь пешком, а подождать автотранспорт. Подчас это предложение принимали даже здоровые мужчины и женщины, но всех, кто не хотел идти, немедленно отправляли в газовые камеры. По мнению нацистов, эти люди тем самым показывали свою слабость и, значит, были недостойны того, чтобы жить.
За каждым транспортом следовала машина "скорой помощи" Красного Креста, которая останавливалась перед крематорием. Через окна "врачи" подавали банки со смертоносным газом "Циклон Б". Это были такие кристаллы – зеленоватые, синие, растворяющиеся на воздухе... И несчастные смертники, ища воздух в "душевых", вдыхали яд... Они задыхались там в страшных мучениях… Их стоны были нам слышны... Проходило до получаса. Когда двери снова были открыты, они стояли там мертвые, один рядом с другим... Говорю вам, это было чудовищно..."
Родителям и, по всей вероятности, брату и сестре Хенрика Мандельбаума не удалось пережить Аушвиц. Там выживали только чудом. Они прибыли в это логово смерти, к счастью, до того, как Хенрик оказался там. "Моих родителей точно отправили в газ", – рассказывал он после войны.
В 1944 году в Аушвиц начали приходить поезда с венгерскими евреями. Это было в начале "акции Хёсса", продолжавшейся всё лето, когда было уничтожено почти 424 тыс. из них.
"Умерших было слишком много, и крематории работали на полную мощность. Нам приходилось складывать их на открытом воздухе и сжигать. Я перетаскивал трупы и утилизировал их в ямах", – вспоминал он. Сначала вбрасывали в печи тела взрослых, а сверху клали детей. Оставшиеся после сжигания кости надо было мелко раздробить и высыпать в реку Вислу. "Мир забыл о нас. Нам никто не помогал, – с горечью продолжал Хенрик. – Ни союзники, ни поляки. Никто".
Но как такое было возможно? Ведь бомбили же расположенный в 6 км Моновиц (Аушвиц III), где находилось химическое предприятие Buna (часть германского концерна IG Farben), парализуя тем самым производство синтетического каучука и бензина. Было ли это важнее, чем спасение десятков тысяч людей, уничтожаемых в расположенном рядом Аушвице-Биркенау? Там ежедневно сжигалось в крематориях по 4500 невинных жертв.
"Мне казалось, я попал в ад, – продолжал Хенрик. – Помню, в детстве, когда я делал что-нибудь нехорошее, родители говорили, что так поступать нельзя, а то попадешь в ад. Но когда я увидел трупы людей, которые потом мы должны были сжечь… Это было за пределами того, что могло вместить мое сознание, но что я мог против этого сделать?.. Если бы я отказался от этой… работы, меня бы убили, верно? Я понимал, что меня убьют. Я был молод. Я потерял всю семью. Отец, мать, сестра и брат – все погибли... Я это предвидел, я думал об этом, и я очень хотел жить. Я всё время боролся за жизнь".
Они все были прямыми очевидцами нацистских преступлений. По словам Мандельбаума – "живыми мертвецами"… Почти все из них потеряли веру в жизнь, лишились человеческого облика. Ночами многих из них мучили кошмары. Они часто кончали жизнь самоубийством.
Хенрик Мандельбаум проработал в крематориях Аушвица-Биркенау с мая 1944 г. до января 1945-го. "У нас не было шансов выжить, как у других заключенных. Мы знали правду", – вспоминал он.
С целью уничтожения "свидетелей" эсэсовцы постоянно отбирали новых узников зондеркоманды, заменяя их на других, более сильных и менее отчаявшихся, а тех – убивали. В конце лета 1944 г. число транспортов уменьшилось, и нацисты решили ликвидировать зондеркоманду полностью. В сентябре нацисты убили около 200 из них. Оставшиеся в живых понимали, что их ждет та же участь. Поэтому они решились поднять восстание.
Хенрик Мандельбаум также участвовал в подготовке восстания в Аушвице. В день его начала, 7 октября, он, по счастью, работал в другом крематории.Благодаря этому ему, как он сам считал, в отличие от других, удалось избежать расстрела.
"Заключенных из зондеркоманды должны были перевести в другой лагерь, – рассказывал Хенрик. – Но все знали, что это означает для нас верную смерть. Поэтому решили поднять восстание. Но кто-то рассказал о нашем плане... Один из заключенных напал на эсэсовца, остальные бросились на охранников с ножами и топорами, а третьи подожгли газовую камеру и крематорий IV. Всё пылало. В результате всего несколько эсэсовцев были убиты, но почти все повстанцы погибли. Нацисты собрали оставшихся членов зондеркоманды в крематории III. Комендант спросил, осознаем ли мы то, что нами было сделано. После этого он сказал, что мы все будем за это отвечать. Нам приказали лечь лицом на землю, руки положить на затылок, и каждый третий был застрелен..."
До начала восстания в зондеркоманде лагеря насчитывалось 663 человека. Оно унесло 450 жизней. Среди погибших были и организовавшие восстание польские евреи Янкель Хандельсман, Йозеф Дерезинский, Залмен Градовский, Йозеф Варшавский (Доребус) и Лейб Лангфус.
После подавления этого кровопролитного мятежа в Аушвице приступили к установлению личностей поставщиков взрывчатки, которая использовалась восставшими узниками для изготовления самодельных гранат. В результате были выявлены четыре еврейские девушки, работавшие на лагерном заводе вермахта, которые снабжали восставших взрывчаткой. Это были Роза Робота, Ала Гертнер, Регина Сафирштайн и Эстера Вайцблюм. Девушки были публично повешены эсэсовцами 6 января 1945 года, за три недели до освобождения концлагеря
К концу ноября 1944 г. немцы прекратили операции по умерщвлению газом в Аушвице-Биркенау. Зондеркоманда в последние месяцы существования лагеря использовалась ими как "подразделение по сносу крематориев". "Они приступили к демонтажу крематориев, – вспоминал Мандельбаум. – Вначале нам было приказано снять черепицу и стропила, а также разобрать печи. Уже к декабрю 1944 г. мы успели просверлить дыры в стенах крематориев. Затем поместили туда динамит. Эсэсовцы разместили всех нас в лагере, а потом взорвали всё это".
17 января 1945 г. силы СС начали проведение массовой эвакуации из Аушвица. Они погнали пешком в колоннах около 60 тыс. узников из числа тех, кто был еще жив, маршами смерти в направлении Грос-Розена и Маутхаузена. Узники были ходячими скелетами, лишенными сил, они еле передвигались. Тех из них, кто отставал, охрана сразу же расстреливала.
Хенрику Мандельбауму стало ясно: единственное, что может спасти его от смерти, это побег. И совершить его ему, к счастью, удалось. "Я надел гражданскую одежду под робу заключенного, – вспоминал Хенрик. – Затем начал двигаться с остальными в колонне. В Ястшембе-Здруе я смог присоединиться к толпе людей, которые стояли на обочине дороги, всего в нескольких шагах от эсэсовцев и, к моему счастью, не был никем замечен или выдан". После побега ему удалось три недели прятаться в селе Нова Весь.
Из 2200 узников зондеркоманды после освобождения Аушвица 27 января 1945 г., по разным подсчетам, число выживших колеблется от 40 до 170 человек. Большинство из тех, кому посчастливилось спастись, после войны покинули Европу и проживали в Израиле, США и Канаде.
В послевоенное время членов зондеркоманды зачастую обвиняли в сотрудничестве с нацистами. Даже сами евреи. Парадокс дьявольской идеи существования самой зондеркоманды заключался в том, что узники-евреи лично должны были сопровождать своих соплеменников на смерть и сами же заниматься ликвидацией следов этого преступления.
Это стало одной из причин того, почему выжившие члены зондеркоманды старались никогда не вести разговоров об этом. Да, собственно, и зачем об этом рассказывать, считали они. Ведь такое можно увидеть только в аду... Им всё равно не поверят, не поймут или поймут превратно... Часть из них считали, что факт выживания послужил для них личным "наказанием" за уничтожение их семей. Они и проживали остаток своей жизни, как бы искупая его.
Долгое время Хенрик Мандельбаум считал, что он единственный из зондеркоманды, кто остался в живых. Выживание для него было сродни чуду. "Я выжил. Я действительно выжил", – постоянно повторял он, не веря сам себе. Однако дома, в который мог бы вернуться Хенрик, уже не существовало. Всех его близких (за исключением одной из сестер), которых он видел в последний раз в 1943 г., унес Холокост. У этого парня не было ничего – ни работы, ни даже школьного образования. "Я окончил университет жизни", – любил говорить с грустной усмешкой Хенрик.
Возвратившись в Польшу, Хенрик поселился в городе Гливице (Гляйвиц). Вскоре после освобождения Силезии Красной армией он активно способствовал расследованию масштабов совершенных в Аушвице преступлений. Мандельбаум был одним из первых, кто свидетельствовал специально для этого созданной Чрезвычайной государственной комиссии СССР. Свои свидетельские показания он давал и в ходе судебного разбирательства по делу бывшего коменданта концлагеря Рудольфа Хёсса.
Хенрик устроился на работу в полицию, но проработал там недолго. Когда ему было поручено выслеживать грабителей банков и убийц, он сразу же подал в отставку. "Я чудом выжил в Аушвице, а теперь любой бандит может застрелить меня", – думал он. Нужно было решать, как жить дальше. И это оказалось для него непросто. Сначала Мандельбаум пытался разводить немецких овчарок, а затем голубых и белых лисиц. В конце концов он открыл собственный бизнес, став водителем грузового такси, и проработал в нем до самой пенсии.
В 1960-е гг. он завел семью – женился на Лидии, силезской немке из Гляйвицa. Лидия после войны не хотела покидать родительский дом и осталась жить в Польше, в Гливицe, который после войны вошeл в ее состав. У них родился сын, а позднее появился и внук.
Мандельбаум продолжал жить в Польше до самой смерти, сохранив татуировку с номером Аушвица на левом предплечье как символ личного мужества. Источник
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
Инициатива создания технического училища в Хайфе принадлежала лидерам организации Хильфсферейн. Благодаря пожертвованиям Дж. Шиффа (100 тыс. долларов) и переданным наследниками К. Высоцкого, согласно его завещанию, 100 тыс. рублей (огромные по тем временам суммы), идея стала претворяться в жизнь, и в 1912 г. в Среднем городе Хайфы было заложено здание училища по проекту архитектора А. Бервальда. Наряду с руководителями Хильфсферейна в попечительский совет нового учебного заведения вошли Ахад-ха-'Ам, И. Членов и Ш. Левин. С приближением даты открытия училища (называвшимся по-немецки Техникум) в попечительском совете вспыхнул спор о языке, на котором должно вестись преподавание. Сионистское меньшинство настаивало на иврите, однако большинство членов совета проголосовало за немецкий язык. Это решение вызвало волну протестов, в которых приняли участие практически все еврейские организации и общества; Союз учителей Израиля запретил своим членам занимать преподавательские должности в новом учебном заведении. Этот «языковой конфликт» способствовал ускорению создания сети учебных заведений на иврите. Открытие Техниона было отложено, и разрешение конфликта было отодвинуто разразившейся Первой мировой войной. Пустующее здание Техниона было использовано под военный госпиталь — сначала турками, а затем англичанами. По окончании войны Сионистская организация получила от Хильфсферейна право собственности на здание, и в декабре 1924 г. Технион начал действовать в качестве высшего инженерного учебного заведения.
Метки:
Метки:
Родился в хабадской семье в Могилёве. Закончил гимназию в Керчи. Увлекся палестинофильскими идеями и основал группу «Брах доди». Получил юридическое образование в московском университете. В годы учёбы вступил в Хибат Цион. В 1884 году вмете с Усышкиным и Членовым создал кружок «Бней Цион». Мазе принадлежал к закаленному поколению восьмидесятников, взгляды которых формировались в годы разгула антисемитизма. Молодежь тех лет активно воспринимала идеи сионизма и стремилась к возрождению национальной культуры. В 1890 совершил поездку в Палестину с целью закупки земель. В 1893 году, при содействии раввина Мазе, в Москве начинает работать Общество любителей древнееврейского языка и в этом же году, после высылки Шломо Залмана Минора назначен казённым раввином Москвы. Выступал как эксперт по иудаизму на деле Бейлиса и смог убедить общественность в его невиновности. В 1914 году, когда началась Первая мировая война, раввин Мазе от имени евреев Москвы в Большом Кремлевском дворце докладывал Николаю II об участии евреев Москвы в деле защиты Отечества, об устройстве в Московской хоральной синагоге лазарета для раненых. В 1916 году в Москву приехал поэт Хаим-Нахман Бялик, и во многих залах города проходили его творческие вечера. По инициативе Мазе был основан Детский фонд им. Бялика для издания детской литературы на еврейском языке. После Февральской революции раввина Мазе избрали по еврейскому национальному списку во Всероссийское Учредительное собрание. В 1921 встречался с Горьким, а затем, в июле 1921, с Лениным, пытаяся остановить погромы на Украине и гонения против религии в СССР. В 1923 обратился к Калинину и Дзержинскому с протестом против закрытия хоральной синагоги. Яков Мазе, раввин и общественный деятель скончался 20 декабря 1924. Его тело было перенесено в Большой молитвенный зал Хоральной синагоги и тысячи людей пришли отдать долг памяти этому выдающемуся человеку. Похоронен на дорогомиловском кладбище. В 1932 перезахоронен на востряковском кладбище. www.ru.wikipedia.org/wiki/
Метки:
Первый номер парижского издания вышел тиражом в 1000 экземпляров. (см. 14 декабря)Вопреки доброму правилу - начинать статью с существа - приходится начать эту с предисловия, притом еще личного. Автора этих строк считают недругом арабов, сторонником вытеснения и т.д. Это неправда. Эмоциональное мое отношение к арабам - то же, что и ко всем другим народам: учтивое равнодушие. Политическое отношение - определяется двумя принципами. Во-первых, вытеснение арабов из Палестины, в какой бы то ни было форме, считаю абсолютно невозможным; в Палестине всегда будут два народа. Во-вторых, горжусь принадлежностью к той группе, которая формулировала Гельсингфорскую программу. Мы ее формулировали не для евреев только, а для всех народов; и основа ее - равноправие наций. Как и все, я готов присягнуть за нас и за потомков наших, что мы никогда этого равноправия не нарушим и на вытеснение или притеснение не покусимся. Credo, как видит читатель, вполне мирное. Но совершенно в другой плоскости лежит вопрос о том, можно ли добиться осуществления мирных замыслов мирными путями. Ибо это зависит не от нашего отношения к арабам, а исключительно от отношения арабов к сионизму. После этого предисловия перейдем к существу.
I
О добровольном примирении между палестинскими арабами и нами не может быть никакой речи, ни теперь, ни в пределах обозримого будущего. Высказываю это убеждение в такой резкой форме не потому, что мне нравится огорчать добрых людей, а просто потому, что они не огорчатся: все эти добрые люди, за исключением слепорожденных, уже давно сами поняли полную невозможность получить добровольное согласие арабов Палестины на превращение этой самой Палестины из арабской страны в страну с еврейским большинством.
Каждый читатель имеет некоторое общее понятие об истории колонизации других стран. Предлагаю ему вспомнить все известные примеры; и пусть, перебрав весь список, он попытается найти хотя бы один случай, когда колонизация происходила с согласия туземцев. Такого случая не было. Туземцы - все равно, культурные или некультурные, - всегда упрямо боролись против колонизаторов - все равно, культурных или некультурных. При этом образ действий колонизатора нисколько не влиял на отношение к нему туземца. Сподвижники Кортеса и Писарро или, допустим, наши предки во дни Иисуса Навина вели себя, как разбойники; но английские и шотландские "отцы-странники", первые настоящие пионеры Северной Америки, были на подбор люди высокого нравственного пафоса, которые не то что краснокожего, но и мухи не хотели обидеть и искренне верили, что в прерии достаточно места и для белых, и для красных. Но туземец с одинаковой свирепостью воевал и против злых, и против добрых колонизаторов. Никакой роли при этом не играл и вопрос о том, много ли в той стране свободной земли. На территории Соединенных Штатов в 1921 году считалось 340 тысяч краснокожих; но и в лучшие времена их было не больше 3/4 миллиона на всем колоссальном пространстве от Лабрадора до Рио Гранде. Не было тогда на свете человека с такой сильной фантазией, чтобы всерьез предвидеть опасность настоящего "вытеснения" туземцев пришельцами. Туземцы боролись не потому, что сознательно и определенно боялись вытеснения, а просто потому, что никакая колонизация нигде никогда и ни для какого туземца не может быть приемлема.
Каждый туземный народ, все равно, цивилизованный или дикий, смотрит на свою страну как на свой национальный дом, где он хочет быть и навсегда остаться полным хозяином; не только новых хозяев, но и новых соучастников или партнеров по хозяйству он добровольно не допустит.
Это относится и к арабам. Примирители в нашей среде пытаются уговорить нас, будто арабы - или глупцы, которых можно обмануть "смягченной" формулировкой наших истинных целей, или продажное племя, которое уступит нам свое первенство в Палестине за культурные и экономические выгоды. Отказываюсь наотрез принять этот взгляд на палестинских арабов. Культурно они отстали от нас на 500 лет, в духовном отношении они не обладают ни нашей выносливостью, ни нашей силой воли; но этим вся внутренняя разница и исчерпывается. Они такие же тонкие психологи, как и мы, и так же точно, как и мы, воспитаны на столетиях хитроумного пилпула: что бы мы им ни рассказывали, они так же хорошо понимают глубину нашей души, как мы понимаем глубину их души. И к Палестине они относятся по крайней мере с той же инстинктивной любовью и органической ревностью, с какой ацтеки относились к своей Мексике или сиуксы к своей прерии. Фантазия о том. что они добровольно согласятся на осуществление сионизма в обмен за культурные или материальные удобства, которые принесет им еврейский колонизатор, - эта детская фантазия вытекает у наших "арабофилов" из какого-то предвзятого презрения к арабскому народу, из какого-то огульного представления об этой расе как о сброде подкупном, готовом уступить свою родину за хорошую сеть железных дорог. Такое представление ни на чем не основано. Говорят, что отдельные арабы часто подкупны, но отсюда не следует, что палестинское арабство в целом способно продать свой ревнивый патриотизм, которого даже папуасы не продали. Каждый народ борется против колонизаторов, пока есть хоть искра надежды избавиться от колонизационной опасности. Так поступают и так будут поступать и палестинские арабы, пока есть хоть искра надежды.
II
Многие у нас все еще наивно думают, будто произошло какое-то недоразумение, арабы нас не поняли, и только потому они против нас; а вот если бы им можно было растолковать про то, какие у нас скромные намерения, то они протянули бы нам руку. Это ошибка, уже неоднократно доказанная. Напомню один случай из множества. Года три тому назад г-н Соколов, будучи в Палестине, произнес там большую речь об этом самом недоразумении. Он ясно доказал, что жестоко арабы ошибаются, если думают, будто мы хотим отнять у них их собственность, или выселить их, или угнетать их; мы даже не хотим еврейского правительства, мы хотим только правительства, представляющего Лигу Наций. На эту речь арабская газета "Кармель" ответила тогда передовицей, смысл которой передаю на память, но точно. Сионисты напрасно волнуются: никакого недоразумения нет. Г-н Соколов говорит правду, но арабы ее и без него прекрасно понимают. Конечно, сионисты теперь не мечтают ни о выселении арабов, ни об угнетении арабов, ни об еврейском правительстве; конечно, они в данный момент хотят только одного - чтобы арабы им не мешали иммигрировать. Сионисты уверяют, что они будут иммигрировать лишь в таких количествах, какие допускаются экономической емкостью Палестины. Но арабы и в этом никогда не сомневались: ведь это трюизм, иначе и немыслимо иммигрировать. Арабский редактор готов даже охотно допустить, что потенциальная емкость Палестины очень велика, т.е. что в стране можно поселить сколько угодно евреев, не вытеснив ни одного араба. "Только этого" сионисты и хотят - и именно этого арабы не хотят. Потому что тогда евреи станут большинством, и тогда само собой получится еврейское правительство, и тогда судьба арабского меньшинства будет зависеть от доброй воли евреев; а что меньшинством быть неудобно, про то сами евреи очень красноречиво рассказывают. Поэтому никакого недоразумения нет. Евреи хотят максимального развития иммиграции, а арабы именно, еврейской иммиграции не хотят.
Это рассуждение арабского редактора так просто и ясно, что его следовало бы заучить наизусть и положить в основу всех наших дальнейших размышлений по арабскому вопросу. Дело вовсе не в том, какие слова - герцлевские или сэмюэлевские - будем мы говорить в объяснение наших колонизаторских усилий. Колонизация сама в себе несет свое объяснение, единственное, неотъемлемое и понятное каждому здоровому еврею и каждому здоровому арабу. Колонизация может иметь только одну цель; для палестинских арабов эта цель неприемлема; все это в природе вещей, и изменить эту природу нельзя.
III
Многим кажется очень заманчивым следующий план: получить согласие на сионизм не от палестинских арабов, раз это невозможно, но от остального арабского мира, включая Сирию, Месопотамию, Геджас и чуть ли не Египет. Если бы это и было мыслимо, то и это не изменило бы основного положения: в самой Палестине настроение арабов по отношению к нам осталось бы то же самое. Объединение Италии было в свое время куплено той ценой, что, между прочим, Тренто и Триест остались под австрийской властью; но итальянские жители Тренто и Триеста не только не примирились с этим, а, напротив, с утроенной энергией продолжали бороться против Австрии. Если бы даже можно было (в чем сомневаюсь) уговорить арабов Багдада и Мекки, будто для них Палестина только маленькая, несущественная окраина, то и тогда для палестинских арабов Палестина осталась бы не окраиной, а их единственной родиной, центром и опорой их собственного национального существования. Поэтому и тогда колонизацию пришлось бы вести против согласия палестинских арабов, т.е. в тех же условиях, что и теперь.
Но и соглашение с не палестинскими арабами есть тоже фантазия неосуществимая. Для того, чтобы арабские националисты Багдада, Мекки, Дамаска согласились уплатить нам такую серьезную цену, какой был бы для них отказ от сохранения арабского характера Палестины, т.е. страны, которая лежит в самом центре "федерации" и режет ее пополам, - мы должны предложить им чрезвычайно крупный эквивалент. Ясно, что есть только две мыслимые формы такого эквивалента: или деньги, или политическая помощь, или то и другое вместе. Но мы не можем им предложить ни того, ни другого. Что касается до денег, то смешно даже думать о том, будто мы сможем финансировать Месопотамию или Геджас, когда у нас и на Палестину не хватает. Для ребенка ясно, что эти страны, с их дешевым трудом, найдут капиталы просто на рынке, найдут гораздо легче, чем мы их найдем для Палестины. Всякие разговоры на эту тему о материальной поддержке суть или ребяческий самообман, или недобросовестное легкомыслие. И уже совсем недобросовестно с нашей стороны было бы всерьез говорить о политической поддержке арабского национализма. Арабский национализм стремится к тому же, к чему стремился, скажем, итальянский до 1870 года: к объединению и государственной независимости. В переводе на простой язык это означает изгнание Англии из Месопотамии и Египта, изгнание Франции из Сирии, а потом, быть может, также из Туниса, Алжира и Марокко. С нашей стороны хотя бы отдаленно помогать этому было бы и самоубийством, и предательством. Мы опираемся на английский мандат; под декларацией Бальфура в Сан-Ремо подписалась Франция. Мы не можем участвовать в политической интриге, цель которой отогнать Англию от Суэцкого канала и Персидского залива, а Францию совершенно уничтожить как колониальную державу. Такую двойную игру не только нельзя играть: о ней даже и думать не полагается. Нас раздавят - и с заслуженным позором. - прежде чем мы успеем шевельнуться в этом направлении.
Вывод: ни палестинским, ни остальным арабам мы никакой компенсации за Палестину предложить не можем. Поэтому добровольное соглашение немыслимо. Поэтому люди, которые считают такое соглашение за conditio sine qua non сионизма, могут уже теперь сказать non и отказаться от сионизма. Наша колонизация или должна прекратиться, или должна продолжаться наперекор воле туземного населения. А поэтому она может продолжаться и развиваться только под защитой силы, не зависящей от местного населения - железной стены, которую местное население не в силах прошибить.
В этом и заключается вся наша арабская политика: не только "должна заключаться", но и на самом деле заключается, сколько бы мы ни лицемерили. Для чего декларация Бальфура? Для чего мандат? Смысл их для нас в том, что внешняя сила приняла на себя обязательство создать в стране такие условия управы и охраны, при которых местное население, сколько бы оно того ни желало, было бы лишено возможности мешать нашей колонизации административно или физически. И мы все, все без исключения, каждый день понукаем эту внешнюю силу, чтобы она эту свою роль исполняла твердо и без поблажек. В этом отношении между нашими "милитаристами" и нашими "вегетарианцами" никакой существенной разницы нет. Одни предпочитают стену из еврейских штыков, другие из ирландских: третьи, сторонники соглашения с Багдадом, готовы удовлетвориться багдадскими штыками (вкус странный и рискованный); но все мы хлопочем денно и нощно о железной стене. Но при этом мы же сами зачем-то портим свое дело декларацией о соглашении, внушая мандатной державе, будто дело не в железной стене, а в еще новых и новых разговорах. Эта декларация губит наше дело; поэтому дискредитировать ее, показать и ее фантастичность, и ее неискренность - это есть не только удовольствие, но и долг.
IV
Вопрос не исчерпан, я еще вернусь к некоторым его сторонам в следующей статье. Но считаю нужным здесь же вкратце сделать еще два замечания.
Во-первых: на избитый упрек, будто вышеизложенная точка зрения неэтична, отвечаю: неправда. Одно из двух: или сионизм морален, или он не морален. Этот вопрос мы должны были сами для себя решить раньше, чем взяли первый шекель, и решили положительно. А если сионизм морален, т.е. справедлив, то справедливость должна быть проведена в жизнь, независимо от чьего бы то ни было согласия или несогласия. И если А, В или С хотят силой помешать осуществлению справедливости, ибо находят ее для себя невыгодной, то нужно им в этом помешать, опять-таки силой. Это этика; никакой другой этики нет.
Во-вторых, все это не значит, что с палестинскими арабами немыслимо никакое соглашение. Невозможно только соглашение добровольное. Покуда есть у арабов хоть искра надежды избавиться от нас, они этой надежды не продадут ни за какие сладкие слова и ни за какие питательные бутерброды, именно потому, что они не сброд, а народ, хотя бы и отсталый, но живой. Живой народ идет на уступки в таких огромных, фатальных вопросах только тогда, когда никакой надежды не осталось, когда в железной стене не видно больше ни одной лазейки. Только тогда крайние группы, лозунг которых "ни за что", теряют свое обаяние, и влияние переходит к группам умеренным. Только тогда придут эти умеренные к нам с предложением взаимных уступок; только тогда станут они с нами честно торговаться по практическим вопросам, как гарантия против вытеснения, или равноправие, или национальная самобытность; и верю, и надеюсь, что тогда мы сумеем дать им такие гарантии, которые их успокоят, и оба народа смогут жить бок о бок мирно и прилично. Но единственный путь к такому соглашению есть железная стена, т.е. укрепление в Палестине власти, недоступной никаким арабским влияниям, т.е. именно то, против чего арабы борются. Иными словами, для нас единственный путь к соглашению в будущем есть абсолютный отказ от всяких попыток к соглашению в настоящем. («Рассвет», № 42/43 (79180), 1924 г.)
Метки:
- выдающийся израильский разведчик.С юных лет он был активным участником молодежного сионистского движения. По окончании школы поступил на инженерный факультет Александрийского университета. На каком-то этапе, из-за возросшей ненависти к евреям в свете Войны за Независимость Израиля, Коэн вынужден был оставить учебу. Сразу после этого ему удалось связаться с представителями военной разведки ЦАХАЛа, и он начал выполнять ее задания. В 1954 году в Египте была разоблачена израильская шпионская сеть. В ней состояли молодые местные евреи, которые в числе прочих задач получали от своих кураторов и задания диверсионно-террористического характера. 11 человек предстали перед судом. Двое были приговорены к смерти через повешение, а остальные провели долгие годы в египетской тюрьме, прежде чем их обменяли. Некоторых из них уже нет в живых, а остальные живут в Израиле. Эли Коэн также проходил по этому делу, его интенсивно допрашивали египтяне, но улик против него не было, и в конце концов он был отпущен. В 1957 году Коэн репатриировался в Израиль. Сразу по прибытии в страну он связался со своими бывшими кураторами из военной разведки, но те не торопились снова воспользоваться услугами Коэна. Его просьбы принять его на службу в АМАН неоднократно отвергались. Эли зарабатывал на жизнь, делая переводы с иврита на арабский и работая бухгалтером в "Машбире". В августе 1959 года состоялась его свадьба с Надпей. Молодая пара поселилась в амидаровской квартире в Бат-Яме. В 1960 году Эли неожиданно вызвали в "Мосад" и предложили пройти интенсивный курс обучения, после чего он должен будет действовать в Сирии в качестве разведчика-нелегала. После определенных колебаний, посоветовавшись с женой, он согласился. Надия толком не представляла характер будущей работы мужа. Она поняла только, что он будет долго отсутствовать, однако их экономическое положение существенно улучшится, а через какое-то время они будут снова вместе, как обычная семья. Подготовка разведчика длилась год. После этого он был отправлен в Аргентину как сирийский бизнесмен-эмигрант Камаль Амин Табет. Здесь, согласно замыслам кураторов, Коэн должен был вжиться в многочисленную и процветающую сирийскую общину, стать в ней заметной фигурой, после чего "вернуться" собственно в Сирию. Так оно и произошло. Щедрость, активность и обаяние Коэна сделали свое дело. За какой-то год он стал одной из самых заметных фигур в арабской общине Аргентины. В начале 1962 года в "Мосаде" пришли к выводу, что легенда работает успешно и Коэн созрел для командировки в Дамаск. Прибыв в сирийскую столицу и сняв квартиру неподалеку от здания генштаба, Эли Коэн развил бурную деятельность. Обаятельный, щедрый, ультрапатриотически настроенный бизнесмен быстро обзавелся широким кругом знакомств в правящей элите и военном командовании. Коэну становилась известна самая секретная информация. Неоднократно он посещал и различные военные базы, главным образом на Голанских высотах. Во время одного такого визита, глядя вниз, на территорию Израиля, и думая о своей жене и детях, которых он давно не видел, Эли не смог сдержать слез. Удивленный сирийский генерал, сопровождавший "Камаля Табета" осведомился о причине этих слез. Коэн не растерялся и сказал, что опечалился, "видя, как сирийские земли обрабатывают израильтяне". Так ему удалось выйти из положения. Тем временем в Израиль от него шел поток ценнейшей информации. Особенно важными были сведения Коэна о сирийских работах по отводу от Иордана его притоков Баниаса и Хацбани. Таким способом Дамаск пытался обезводить Кинерет - главный источник воды для еврейского государства. Как раз в те годы велось строительство тран-сизраильекого водопровода для переброски воды из Кинерета в Негев. Благодаря сведениям, поступившим от нашего разведчика, против Сирии были приняты жесткие военные меры, и в ходе нескольких военных акций работы по отводу притоков Иордана были сорваны. Став одним из высокопоставленных активистов правящей в Сирии партии "Баас", Эли Коэн поставлял своему руководству полную информацию о заседаниях ее верхушки и принимаемых ею решениях. Эта информация неоднократно и практически сразу озвучивалась в передачах "Коль Исраэль" на арабском языке. Это вносило существенный раздор в ряды баасистов, что в "Мосаде" считали большим успехом. Но у подобной ситуации была и обратная сторона: сирийцы стали подозревать, что среди них есть израильский шпион, а это автоматически означало, что опасность разоблачения Коэна увеличивается. Примерно раз в полгода Эли Коэн встречался со своими кураторами в Израиле и в Европе. Практически при каждой встрече он настойчиво просил, чтобы подход к делу стал более осторожным, так как кольцо вокруг него начинает сжиматься. Согласно некоторым утверждениям, в "Мосаде" его просьбы к сведению особо не принимали. Мол, руководству разведки важнее внести сумятицу в сирийской верхушке, чем безопасность разведчика. На каком-то этапе сирийские власти для разоблачения шпиона решили привлечь советских специалистов. В Дамаск привезли специальный пеленгатор, с помощью которого была обнаружена работа передатчика Эли Коэна. Вычислить, откуда велись передачи, было делом техники. В январе 1965 года Эли Коэн, проработавший почти три года разведчиком и добывший за этот период воистину бесценные для Израиля сведения, был арестован. Вначале его пытались перевербовать, чтобы он стал двойным агентом и передавал в Израиль ложную информацию под диктовку сирийских кураторов, но Коэну удалось в своей шифровке дать знать в "Мосад", что он работает под контролем. Через некоторое время сирийцы догадались, что израильтяне осведомлены об их хитрости. Разоблаченный разведчик был отдан по суд. Судебный процесс над Эли Коэном стал показательным. Приговоренный к смерти израильский разведчик был при большем стечении народа публично повешен. Все усилия, предпринимаемые Израилем для его спасения, ни к чему не привели. В своем последнем письме жене Коэн писал: "Надия, дорогая, ты можешь выйти замуж за другого мужчину, лишь бы было хорошо нашим детям. Прошу тебя: не надо скорбеть о случившемся, думай о будущем..." Похоронен Эли Коэн в Сирии, и даже сейчас, несмотря на то, что прошел 41 год после его казни, Дамаск отказывается передать прах разведчика Израилю. Именно в связи с очередной годовщиной было опубликовано интервью 82-летнего Масуда Битона, бывшего израильского разведчика-нелегала, действовавшего в Сирии и Ливане с 1956 по 1962 гг. Битон заявил, что необходимо создать комиссию по расследованию обстоятельств провала Коэна. Кроме того, он добавил, что если бы в руководстве "Мосада" прислушались к его предупреждениям, то Коэн не был бы арестован. Вот что рассказывает Битон: - В 59-м году, находясь на задании в Ливане и Сирии, я получил приказ подготовить легенду для нового офицера, который должен прибыть в Дамаск. Я попросил, чтобы мне дали только дату его рождения. Это была мера предосторожности на случай провала, дабы я не мог выдать его даже под пытками. Затем, использовав свои связи с высокопоставленным сотрудником бейрутского суда, я нашел для прикрытия разведчика имя. Камаль Амин Табет - представитель крупного и известного клана, эмигрировавшего в Южную Америку. Вся информация о нем была передана моим кураторам во время нашей встречи в Цюрихе в 1961 году. Однако уже тогда я сказал им, что из соображений безопасности разведчик, который прибудет в Бейрут, а оттуда в Сирию, не должен действовать в одиночку под видом Табета. Если он прибудет в Дамаск без меня, ему сразу начнут задавать вопросы. А те, кто зададут вопросы, отнюдь не дураки. Я работал в Ливане под именем Талай, меня и там, и в Дамаске прекрасно знали. Если он прибудет без меня, говорил я начальству, то будет немедленно разоблачен. Они же, вместо того чтобы направить меня назад в Ливан и поручить принять "Табета" на месте, отозвали меня в Израиль. Когда я узнал, что Коэн был схвачен в 1965 году, то сразу понял: это следствие халатности и неосторожности. Едва сирийцы стали проверять, как Табет попал в страну из Ливана, сразу стало понятно, что сделал он это под вымышленным именем. А это, естественно, заставило их принять решение о ведении за Коэном тщательной слежки, которая, в конце концов, привела к аресту. Если бы я был возле него, этого бы не случилось, но в "Мосаде" решили иначе... Вдова Эли Коэна склонна поддерживать Битона. А вот в "Мосаде" придерживаются иного мнения. Характерен комментарий бывшего главы данной спецслужбы Меира Амита: - Я пришел в "Мосад" и возглавил его уже после гибели Эли Коэна. Что же касается Битона, все его утверждения не имеют никаких оснований уже хотя бы по той причине, что легенда Эли Коэна готовилась в Аргентине и Битон не имел к этому ни малейшего касательства. Всю эту историю он выдумал для саморекламы. Примерно в том же духе высказались и члены руководства "Мосада", в свое время курировавшие Коэна. Ясно одно: 41 год минул со дня казни Эли Коэна на центральной площади Дамаска, но по-прежнему ни его ближайшие родственники, ни израильская общественность не знают всех обстоятельств, приведших к провалу разведчика. http://piratyy.by.ru/article/podvig.html источник
Метки:
- артистка балета.Отец – Плисецкий Михаил Эммануилович (1901–1938), генеральный консул на Шпицбергене, руководящий работник «Арктикугля», репрессирован и расстрелян. Мать – Мессерер-Плисецкая Рахиль Михайловна (1902–1993), актриса немого кино. Характер Плисецкой сосуществовал в редкостной гармонии с характером ее артистического дарования. Смелость она превращала в эстетическую категорию. Не боялась нарушать «канон», не рассуждая, верила в себя и всегда была современной, потому что побеждала в споре со временем, заставляя его убыстрять свой ход. Самыми лучшими и точными определениями сути ее искусства стали такие найденные для нее критиками «амплуа», как актриса идеи и балерина-стихия. Известный французский балетный критик Андре Филипп Эрсен считал, что для ее характеристики достаточно трех слов – «гений», «мужество» и «авангард». Природа наградила Плисецкую уникальными данными: большим шагом, высоким прыжком, великолепным вращением, мощным артистическим темпераментом и необыкновенной восприимчивостью к музыке. Ее талант был замечен, когда она еще училась в балетной школе. Однако ей пришлось выдерживать ожесточенные бои, отстаивая право своего таланта на самоопределение. После того, как президент Франции Франсуа Миттеран вручил ей орден Почетного легиона, один из советских чиновников выразил свое недоумение: «Я думал, что этот орден дают только борцам Сопротивления». Плисецкая, всегда славившаяся находчивостью и умением афористично излагать свои мысли, ответила: «А я всю жизнь и сопротивляюсь». Падение социалистического строя в одной отдельно взятой стране Плисецкая переживала, как собственное торжество. К тому времени она, словно личного врага, ненавидела советскую власть, которая, с одной стороны, воздавала ей почести, а с другой, тиранила – годами не выпускала за границу, шпионила и пыталась ей помешать танцевать то, что хотелось. Впрочем, власть действительно была личным врагом. Самый страшный удар она нанесла Майе Плисецкой, когда та была еще ребенком. В 37-м году был арестован отец, чья преданность коммунистическим идеалам не составляла секрета и для его юной дочери. Михаил Плисецкий исчез навсегда. А через год была арестована и мать, отправленная в Бутырскую тюрьму вместе с младшим сыном, лишившимся отца за два месяца до своего рождения. Над Майей и другим ее братом, тоже моложе ее, но уже вышедшим из младенческого возраста, нависла вполне реальная угроза попасть в детский дом. Воспрепятствовали тетка и дядя, Суламифь и Асаф Мессерер. Они разобрали детей по своим домам и сумели добиться смягчения участи для своей сестры Рахили. Она была выслана в Казахстан, в Чимкент. Вернуться в Москву ей удалось лишь в 41-м году, за два месяца до начала войны. Кинематографическая карьера матери Плисецкой (она снималась под именем Ра Мессерер) была недолгой. Но навыки, полученные на съемках (немое кино стимулировало работу над пластикой), и зрительский опыт, накопленный во время посещений балетных спектаклей Большого театра, пригодились и в Чимкенте. Никогда не учившаяся балету, она давала уроки танца в одном из чимкентских клубов, сумела даже воспроизвести со своими учениками так называемый танец маленьких лебедей. Развитию ее увлечения балетом способствовали С. и А. Мессерер, видные танцовщики Большого театра, впоследствии нашедшие свое второе призвание в педагогике. В течение долгих лет народный артист СССР Асаф Мессерер (1903–1992) вел класс в Большом театре. У него занимались все ведущие артисты балетной труппы, в том числе и его знаменитая племянница. По словам Плисецкой, всю жизнь боровшейся с последствиями травм, его класс лечил ноги. В 1932 году Михаил Плисецкий получил назначение на Шпицберген. Там Майя Плисецкая училась в школе, лихо каталась на лыжах, впервые - и с успехом - выступила на сцене в самодеятельном представлении оперы А. С. Даргомыжского «Русалка». В июне 1934-го, когда Плисецкие вернулись домой на время отпуска отца, Майя поступила в Московское хореографическое училище. И уже в первом классе обратила на себя внимание будущего замечательного хореографа Леонида Якобсона, с которым она не раз встретится в работе в зрелые годы и талантом которого не устанет восхищаться всю жизнь. Номер, поставленный Л. В. Якобсоном для воспитанников училища, назывался «Конференция по разоружению». Каждый участник изображал главу того или иного государства. Острая, гротесковая пластика, предложенная хореографом, делала узнаваемым любого персонажа (конечно, помогали и костюмы) и несла в себе его оценку в соответствии с требованиями «политического момента». Плисецкой досталась роль трусливого гоминьдановца Чан Кай-ши… Она хорошо помнит дату своего первого настоящего успеха: 21 июня 1941 года. Ей оставалось до выпуска еще два года, но в числе лучших учащихся старших классов она принимала участие в выпускном концерте училища, впервые проходившем на сцене филиала Большого театра (ныне театр «Московская оперетта»). С двумя партнерами танцевала номер «Экспромт» на музыку П. И. Чайковского, поставленный опять-таки Леонидом Якобсоном. На следующий день началась Великая Отечественная война. Получив ошибочную информацию о том, что Большой театр будет эвакуирован в Свердловск (ныне Екатеринбург), Рахиль Мессерер-Плисецкая уехала с детьми в этот город. Но ни театр, ни училище в Свердловск эвакуированы не были. В течение года Майя Плисецкая не имела возможности заниматься балетом. В Москву, не имея специального пропуска, она пробиралась тайком. И сразу же по приезде возобновила занятия. К тому времени, когда надо было сдавать выпускной экзамен, она уже выступала на сцене филиала в нескольких сольных партиях. Экзамен был сдан на «отлично». И 1 апреля 1943 года Плисецкую приняли в труппу Большого театра. (С годами эта дата, поначалу воспринимавшаяся просто как некий курьез, стала производить на нее мистическое впечатление – и чем дальше, тем сильнее. «Есть в этом что-то дьявольское – быть зачисленной в труппу в день, когда нельзя никому верить,»- сказала она в одном из своих интервью накануне празднования 50-летия этой даты.) Несмотря на уже начавшую складываться карьеру солистки, зачислили ее в кордебалет. Недостаток танцев Плисецкая компенсировала выступлениями в «сборных» концертах. Именно тогда на московских сценах появился ее «Умирающий лебедь» – номер, который она будет танцевать всю жизнь и сделает «своим» в той же степени, что и первая исполнительница знаменитой миниатюры М. М. Фокина на музыку К. Сен-Санса легендарная Анна Павлова. Если бы точно было известно, сколько раз она исполнила «Лебедя», это число наверняка попало бы в книгу рекордов Гиннесса. Но установить его не представляется возможным, даже если какой-нибудь скрупулезный летописец творчества Плисецкой ухитрился бы собрать все разлетевшиеся по миру театральные программки: ей слишком часто приходилось его бисировать. В Токио, Нью-Йорке, Париже и Лиссабоне у нее были концерты, на которых она танцевала «Лебедя» четыре раза подряд. Никогда не любившая повторов, Плисецкая видоизменяла номер: выходила из разных кулис, появлялась то спиной к публике, то лицом, делала разные акценты в финальной позе. Неизменными оставались только прославившие ее на весь мир лебединые движения рук. …Вы спрашиваете меня о руках… Вообще-то я думаю, что надо танцевать всем телом. Всё участвует в танце – ноги, корпус, голова, ну, и конечно, руки. Когда-то в балете руки были очень традиционны, сусальны. В «Лебедином» они складывались вот таким сладеньким, сахарным венчиком. А могут они быть и крыльями, трепетными, тревожными… Каждая балерина ищет эти крылья по-своему. Да, да, у каждой балерины они должны быть свои… Их нельзя взять напрокат…Ваганова говорила: пусть хуже, но свои… От редактора. О Майе Плисецкой не то что статью – полноценный Интернет-портал сделать, и то мало будет. Так что этой короткой информацией и органичимся.
Метки:
Метки:
Метки:
Метки:
- израильский дипломат.Во время работы в Англии подвергся покушению арабов. Был ранен. Этот эпизод стал формальным поводом начала Первой ливанской войны. Был участником военизированной группировки Пальмах, служил в Цахал с момента его образования в 1948 году. Принимал участие в арабо-израильской войне 1948—1949 годов, был ранен. В 1950—1952 году учился в США, в Джорджтаунском университете, а затем — в Лондонской школе экономики. С 1959 года на дипломатической службе. Работал в Гане, Нигерии, США. В 1971—1974 годах был послом Израиля в Мексике. Затем работал послом в Нидерландах, в 1979 году был назначен на один из наиболее престижных постов в МИД Израиля — послом в Великобритании. В ночь с 3 на 4 июня 1982 года Аргов выходил из Дорчестерского отеля в Лондоне после банкета, когда внезапно был атакован тремя неизвестными. Он получил огнестрельное ранение в голову, после которого три месяца находился в коме (некоторые источники ошибочно утверждают, что Аргов погиб в результате этого покушения). Как впоследствии выяснилось, нападавшие были членами террористической организации Абу-Нидаля, отколовшейся от Организации освобождения Палестины. Группировка Абу-Нидаля и ООП враждовали между собой. Существует информация, что руководству Израиля было известно о причастности к покушению Абу-Нидаля, однако последовавшая карательная операция была направлена против лагерей ООП в Ливане (авианалёты 4 июня). В ответ палестинцы начали обстрел территории Израиля, для прекращения которого 6 июня 1982 года израильская армия вторглась в Ливан, начав противоречивую и кровопролитную войну. Аргов после ранения остался инвалидом. До самого дня смерти он был госпитализирован в реабилитационном отделении больницы Адасса Ар Ацофим в Иерусалиме. Он был парализован и постоянно нуждался в медицинской помощи. Жена Аргова, Хава, ухаживала за ним все это время, вплоть до ее кончины в 2002 году. В 2003 году Шломо Аргов скончался в возрасте 74 лет от последствий своего ранения, спустя 21 год после покушения. Гидон, один из троих детей Шломо и Хавы Аргов, инициировал учебную программу имени отца для студентов-отличников в Междисциплинарном центре в Герцлии. В Бар-Иланском университете существует центр изучения еврейского народа и государства Израиль имени Шломо Аргова.
Метки:
Метки:
Метки:
«Председатель общины Шмуэль Штерн взялся доказать, что евреи не являются паразитами, – писала «Доар ха-йом». – Он вновь начал рассказывать о том, какую пользу приносят евреи своей любимой родине и какие жертвы они принесли ради ее процветания. У каждого сохранившего гордость еврея эти оправдания вызывают отвращение. Как будто негодяи, преследующие наш многострадальный народ, не знают правды. Как будто бы на них можно повлиять с помощью слов и убедительных аргументов!»
«Мы терпели нападки и страдали от враждебного отношения, но всегда были и останемся венграми, – цитировала заявление Штерна «Доар ха-йом». – Венграми будут наши дети и дальнейшие потомки. Мы продолжим работать и приносить жертвы во имя нашей родины».
«Сколько раз мы слышали подобные слова! – писала «Доар ха-йом». – В Германии сторонники ассимиляции взывают к совести немцев, пытаясь оттолкнуть их от поддержки нацистов. Но все бесполезно. В России в свое время издавался еврейский журнал «Восход», со страниц которого сторонники ассимиляции читали мораль прогрессивной интеллигенции, обходящей молчанием антисемитскую пропаганду. Но кто обращал внимание на их слова? Мы в Эрец-Исраэль должны извлечь из этого урок. Мы должны прекратить попытки увещевать наших соседей, потому что они все равно сделают по-своему. Нужно решительно отвечать на каждое оскорбление, на каждое нападение. Это окажет влияние и на положение евреев диаспоры» Источник